— Ах, Олеся Владимировна, — между тем проникновенно говорил адвокат. — Вы понимаете, что этим вашим «я сама», вы просто разбиваете нам всем сердце. Да, молодые люди. Не забудьте, пожалуйста, оплатить эксплуатацию восхитительной Клеопатры в клипе.
Я вскочила. Это бесцеремонное вмешательство в мою жизнь, в мои финансы и в мои проблемы не просто бесило. В груди у меня просто растекся пожар, готовый выплеснутся на всех, кто окажется рядом. ДА такой, что я просто полной грудью вздохнуть не могла. Эх, давненько меня так не прикладывало. Чтобы я просто кинуться и загрызть хотела. И что делать в таких случаях? Надо бегать. Чтобы ни один… кто-нибудь не пострадал.
Поэтому я просто ушла. Нет, не убежала — еще не хватало. Но шагала достаточно широко. Вот мне просто все кипело. Деньги. Без них же никуда. И я словно попрошайка, пробравшаяся в богатый дом. Платьице мне, доску для девочки. А что — вполне же можно пошиковать, тем более что мои финансовые проблемы…
Так, Олеся. Стоп! Прекрати.
Но остановиться я уже не могла. Все эти удушающие финансовые обязательства, деньги, которые надо отдать. Работа, работа, работа. И дикий страх, что одним утром ты просто не сможешь под девизом: «Волка ноги кормят»… А тут — недовольны они моим «я сама». Да я бы сдохла за этот год, если бы не жила по такому принципу. А тут — так легко, так небрежно. Давайте премию дадим и это все решит. Проявим жалость к Хаврошечке. Как же БЕ-СИТ!
21-3
Пришла я в себя только в самом конце участка. Поняла, что уселась на траву и привалилась спиной к забору. Дышу как загнанная лошадь. И все никак не могу вдохнуть полной грудью. И даже расплакаться сил нет. Хотя слезы кипят на глазах.
Ко мне, ломясь через кусты как молодая кобылица — с тем же шумом, принеслась моя кошка. Запрыгнула на колени. И стала шершавым, щекотным языком вылизывать щеки.
— Рррррр! — ругалась она. И на меня, и ка всех остальных.
— Клео… — я обняла ее и наконец расплакалась.
— Олеся.
Вот Лев, хотя был значительно больше кошки, но пробирался гораздо тише.
— РРРрррр, — сообщила ему сфинкскина, злобно прядя ушами.
— Ты все-таки совершенна, — ответил ей Лев и погладил.
Лютый зверь в приступе ярости удивленно посмотрела на меня:
«И что с этим блаженным, страх потерявшим делать?» — читалось в ее взоре.
— Послушайте, — я без сил откинулась назад и прикрыла глаза, словно надеясь, что слезы перестанут литься. — Мне кажется, если человек уходит, он желает побыть один.
— Я бы тоже хотел расплакаться, — сообщил мне певец. — Но… несмотря на раскачанную эмоциональную составляющую — не получается. Увы.
— Вы слышали, что я сказала? Один — это значит никого вокруг, — злобно ответила я.
В ответ он подогнул свои длинные ноги, уселся по-турецки и тоже прикрыл глаза.
Теперь зарычала уже я.
— А вы спустите на меня свою Клеопатру, — чуть улыбнулся он. — Пусть загрызет. Чтобы я никому не мешал жить, не докапывался, не продавливал концерты в отпуске, ни с кем не ругался.
— И не был таким совершенным, — проворчала я. — Не надейтесь. Ребята не простят. Я уж молчу про поклонниц.
— Вы думаете? — скептически поинтересовался Лев.
Я даже глаза раскрыла, чтобы посмотреть на него с осуждением. Вот что за кокетство. Поизучала. Нет, слишком много горечи в глазах, слишком мало огня. И сложно предугадать, поможет ли отпуск ему. Или эти две недели загонят его в депресняк еще больше. Сложно.
— Можно вопрос, — Лев не открывал глаз.
— Можно.
— А с чего ты так завелась. Тебе предлагают решение проблемы — причем не как подачку или милостыню. Ты это честно заработала. Чего беситься и пугать бедного Самуила Абрамовича? Сидит теперь у нас на кухне, таблеточки пьет.
— Он-то при чем, — проворчала я. — Всяко же распоряжение выполнял.
— Олеся, почему.
— А черт его знает, почему, — нахмурилась я. — Вот сейчас тебя слушаю — и, действительно, что такого. Ну, заплатите вы, не пойми с чего мои долги. Только лишь потому, что для вас сумма смешная. А для Томбасова — так и вовсе. Нелепость.
— Ты меня не слышишь.
— Более того, я не хочу и разговаривать на эту тему.
— Слушай, — Лев с диким восхищением посмотрел на меня. — Я всегда считал, что я — самый упрямый человек в моем окружении.
— Ты себе льстил. Как и твое окружение.
— Это гордыня.
— Ты еще заговори, как психолог.
— А ты ходила к психологу?
— Ага. Она у нас в «каморке, что за актовым залом».
— Репетировал школьный ансамбль, вокально-инструментальный, под названием… — с явным удовольствием запел Лев.
— «Молодость», — закончили мы с ним хором.
Ну надо же. И он Чижа знает.
— Что тебя удивляет? Что я слушаю не только Баха?
— Почему же только Баха. Есть еще Вагнер и Григ.
— Да и вы, Олеся Владимировна, не только «Учат в школе, учат в школе, учат в школе» поете. Так что сказал психолог?
— А? Что надо меняться, быть более мягкой, более нежной… Тогда и жизнь будет развиваться по другому сценарию.
— «Пожалуйста, будь послабее».
— О. «И я подарю тебе чудо запросто». Понимаете, Лев. Мне оно не надо. Вот серьезно.
— И что ты сделала, когда услышала совет от психолога?
— Подумала: какое счастье, что я не такая. И как я себе нравлюсь такой, какая есть. И вот что точно не собираюсь делать — так это меняться. И больше к ней не обращалась.
Лев громко, от всей души рассмеялся.
— Что? — нахмурилась я. А Клеопатра посмотрела на мужчину многообещающе.
— Ты знаешь, я в какой-то момент пожалел, как впрочем и каждый из нас… Ну, кроме Ваньки, конечно. Что у тебя все так легко, так гармонично определилось с Томбасовым.
— Угу. А теперь.
— А теперь я понимаю, что вы — два сапога пара. И… немного ему сочувствую.
Мы с кошкой переглянулись, в такт вздохнули и решили даже не трогать этого смелого и дураковатого. Ну, травма у него душевная через всю голову — что с него взять. Пусть живет. К тому же мы услышали, как кто-то ломится к нам через все зеленые насаждения, что были на участке. Мы втроем переглянулись и даже не удивились, когда к нам присоединились еще трое участников коллектива. Лев только удивленно приподнял брови, когда увидел, что они с собой принесли две бутылки шампанского и пять бокалов.
— Мы же запаслись «Вдовой Клико», чтобы выпить после концерта, прокомментировал открывание бутылки Лев.
Хлопнула пробка.
