– Только начать новую жизнь, – отвечает она со смешком, изгибается так, чтобы видеть меня.
Если бы все было так просто.
– Не говори Фиби, что я это сказала тебе, но она тебя ревнует.
– Ревнует? К кому?
– К Майку. Он проводит с тобой много времени.
– Это совсем другое, просто сейчас у нас есть одно дело.
Одно довольно-таки важное дело.
– Да, а вот к матери она относится совсем не так, заметила?
Да, но пусть твой пьяный, заплетающийся, предательский язык расскажет мне почему.
– Я заметила, что они не слишком близки.
– А как могут быть близки люди, которые едва знают друг друга? Боже, опять тошнит.
Она свешивает голову над унитазом. Я убираю зубные щетки с зеркальной полочки над раковиной, наполняю раковину водой и подвожу к ней Клондин.
Она кивает, благодарит.
– В каком смысле – Фиби и Саския плохо знают друг друга?
– Ох, нет, она убьет меня, если догадается, что я все разболтала.
Придется блефовать. Я много раз видела, как ты это проделывала с женщинами, которых опекала, как ты притворялась, будто знаешь больше, чем на самом деле. Это прокатывало каждый раз, прокатит и с Клондин.
– Ты имеешь в виду болезнь Саскии?
Клондин поднимает голову, прищуривается.
– Откуда, блин, тебе известно? – спрашивает она. – Майк сказал?
– Типа того.
– Блин! Нет, это все-таки не совсем нормально, что ты живешь у них. Не то чтобы она провела в психбольнице годы, но сколько-то времени провела, она совсем слетела с катушек после рождения Фиби.
Я киваю, как будто мне понятно, о чем речь, и вставляю реплику о том, как, наверное, нелегко приходится Фиби.
– Еще бы, она считает себя виноватой.
– Почему?
– Не знаю. Но вот так.
– А сколько времени она провела в больнице?
– Так ты же вроде сказала, что знаешь.
Я отвлекаю ее внимание замечанием о том, что у нее перестали трястись руки.
Она смотрит на них и говорит – ну, слава богу, а то это первое, что мама заметит, потом объявляет, что хочет писать. Она спускает джинсы, садится на унитаз. Журчание мочи перемежается пуканьем. Такая интимность допускалась у нас только с тобой. Я выхожу из ванной, поправляю постель, кладу на место подушку, прикрываю пятно рвоты журналом, взятым с прикроватного столика. Она говорит, перекрикивая журчанье:
– Я поговорю с Фиби, постараюсь ее убедить, что ты совсем не такое уж чудовище.
Она выходит из ванной, немного пошатываясь, но, в общем, вполне собранная.
– Ты не видела мой второй ботинок?
– Вон там, под комодом.
– Спасибо. Как я выгляжу?
– Отлично.
– Как ни в чем не бывало, ага.
– Да.
– Слушай, а давай не будем ничего рассказывать Фиби про эту историю с Тоби. А то она немного собственница насчет мальчиков, да и мне ни к чему, чтоб меня доставали жалостью.
– Конечно, но не могла бы ты…
– Сделать так, чтобы тебя не изводили в школе? Постараюсь, обещаю.
Она идет к двери. Я смотрю на телефон, половина двенадцатого. Полчаса до комендантского часа. Вскоре после Клондин спускаюсь и я. Ищу взглядом Джо, но его не видно, зато вижу Фиби. На кухне вокруг нее собралась толпа, у нее в руке бокал. Бом, все кричат, пока она пьет. Бом, бом, бом. Я подхожу к крану, наливаю стакан воды, радуюсь тому, что наконец-то все веселятся и развлекаются не за мой счет.
Рано обрадовалась.
– Не так быстро, – говорит Фиби. – Теперь твоя очередь.
Все замолкают, я не обращаю на нее внимания. Слева от меня комплект ножей. Почему бы и нет. Выкрасим в красный цвет город или хотя бы кухню.
– Ты что, не слышишь меня? Я сказала, твоя очередь.
Я поворачиваюсь. Она необычайно хороша и сильно пьяна, вокруг много школьников, они разгорячены. Затягивается «Мальборо», округляет губы буквой «о», выпускает идеальные колечки дыма. Ее щеки цветут, как розовый куст, пышный, роскошный. Состояние возбуждения. Она – первая кандидатка на то, чтобы переспать с Тоби.
– Нет, спасибо, – отвечаю я.
Смешки и крики в толпе, сейчас, конечно, не Средние века, но и вполне себе Средние, люди охотно бы заплатили, чтобы увидеть кровавую баню. Она выдыхает еще одно колечко дыма, такое круглое, что мне хочется продеть в него язык. Атмосфера в комнате тяжелая, не только из-за дыма, но еще из-за нетерпения, которым охвачены ее восторженные поклонники. Давайте скорей, ату ее, ату. Она фрик, не такая, как все, с приветом. Обычная история. Тут подает голос Клондин, которая до сих пор молчала. Она говорит, оставьте ее в покое, что вам от нее надо? Фиби делает затяжку, долгую, очень долгую, поворачивается к подруге, выдыхает дым ей в лицо и тушит сигарету о тыльную сторону ее ладони.
– Черт, – Клондин отдергивает руку, прижимает к груди. – Как это понимать?
– Прости, Клонди, это недоразумение. Перепутала тебя с плевательницей.
– Да ты трахнутая на всю голову, знаешь ли, ты и в самом деле тронулась. Это же больно.
– Перестань хныкать, ты не ребенок, вот лед, приложи.
Она вынимает кубик льда из стакана на столе, швыряет в сторону Клондин, попадает ей в голову. Хихикает.
Клондин берет свою сумку, говорит: с меня хватит, сыта по горло. Ухожу домой. Атмосфера сразу меняется. Клондин, хлопнув дверью, разрушает чары, струя холодного воздуха с улицы пробивает брешь в сговоре богатеньких отпрысков. Намечается смена курса, вижу по лицам собравшихся. Слишком далеко, Фиби, ты зашла, слишком далеко. Тебе стоило бы иногда показывать другую сторону своей натуры, более мягкую. Ту девочку, которая любит по вечерам сидеть на полу у ног домработницы, вырастившей тебя. Ту девочку, которая плачет по ночам.
Она впивается в меня взглядом, глаза полны ненависти. Злости. Я замечала, что так же она иногда смотрит на Саскию.
– А ты, как всегда, тут как тут, – говорит она.
Она тычет в меня пальцем, глаза затуманены, колени слегка подгибаются. Я отворачиваюсь опять лицом к раковине. Один за другим все извиняются перед хозяином, заходит вялый разговор о предстоящем устранении последствий вечеринки.
– Ничего страшного, предки возвращаются только в понедельник. Приплачу Люди, она наведет порядок завтра утром, – говорит Мэтти.
– Добрая старая Люди, – шутит кто-то.
В отражении окна я вижу, как Тоби увивается вокруг Фиби. Хотелось бы узнать, как поживает его член. Она отмахивается от него, переходит в гостиную. Он следом: «Давай провожу тебя домой».
