Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
Лидия Владимировна. В эти же годы стали привозить автомобили, рояли, пианино, музыкальные инструменты и прочее. Александр Николаевич получил письмо из секретариата Молотова, что он может в консерватории выбрать себе рояль в подарок от государства. Рояль тоже здесь. Вот он...
Эльдар Рязанов. Скажите, Настя, когда отец приезжал с гастролей, а отсутствовал он подолгу, что происходило дома?
Анастасия. Это был праздник! К этому дню всё подчищалось. Ему не рассказывали о наших жутких прегрешениях. Тем более, говорить ему про наши двойки было бессмысленно. Он приходил в восторг от того, что, например, я плохо училась. Говорил: «Она в меня». Кстати, он никогда нас не воспитывал.
Его не дергали домашними делами. В доме сразу появлялось полно народу. Огромное количество людей сидело за столом, потом гости переходили в кабинет. Папа там рассказывал забавные истории, раздавался смех. Паузы, как будто что-то случилось, и вдруг хохот. Нас выгоняли, конечно, спать. Но я помню, как мы подкрадывались с Машей к двери, там была замочная скважина. Я очень хорошо помню эту мизансцену – папа в замочной скважине. Всегда он был от меня чем-то отделен, отрезан, чтобы я не подходила. Вот эта мизансцена, когда в замочной скважине он то появляется, то исчезает, – лейтмотив моего детства. А когда гостей не было, он всегда нас брал на колени, много рассказывал нам, сочинял сказки. У него была гипнотическая власть над нами. Например, он мог положить свою огромную руку мне на голову, и у меня проходила головная боль. У него руки были очень теплые и какие-то энергетические.
Эльдар Рязанов. Расскажите, как вас обеих отправили в пионерский лагерь.
Анастасия. Однажды, сидя за столом, отец внимательно посмотрел на нас с Марианной и сказал: «Лиличка, тебе не кажется, что мы воспитываем дочерей не как советских гражданок?»
И мы поехали в пионерский лагерь! Помню только голод, линейку, на которой я стояла, скосив пионерскую руку, и думала: «Черт! Почему Папа не написал вот эту песню, под которую мы сейчас стоим, – «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы – пионеры, дети рабочих!» Зачем он написал про каких-то клоунов, пахнущих псиной, про каких-то дам в ландо? Как бы я сейчас им гордилась!»
Я тогда не понимала меру, высоту и значение его великого искусства.
Через 24 дня приехали мы из лагеря. Дома нас ждали. Папа надел красивый костюм, мама была в нарядном платье, бабушка испекла пироги, сварила для внучек обед. Мы вошли и сказали: «Ну что встали, вашу мать!.. Жрать давайте!»
Не сказав «здрасьте», не поцеловав, мы прошли с Машей на кухню, открыли кастрюлю, взяли котлеты руками…
– Ну вот, – сказали, – теперь мы нажремся наконец-то!
Дальше мы икнули и, развалясь, сели на диване, со страшной силой расчесывая головы.
Папа с мамой замерли в молчании. Они просто оцепенели. Бабушка мужественно подошла к нам, раздвинула волосы, а там по пробору ползли лагерные вши. Нас намазали керосином, держали три дня, мы чуть не угорели. Через три дня бабушка опять раздвинула волосы: лагерные вши ползли той же дорогой, им было всё нипочем. Тогда нас наклонили над ванной и побрили налысо.
Есть такая фотография, когда мы сидим, две тощие, лысые, выражение лиц у нас уже угрожающее, потому что «советская власть плюс электрификация всей страны» вошла в нас с сестрой со всей неотвратимостью.
Эльдар Рязанов (смеясь). Шикарная история! После лагеря мама вас порола?
Анастасия. Да нет… У родителей был просто шок…
Эльдар Рязанов. Вы рано поняли, что у вас очень необычный отец, не похожий на отцов ваших сверстниц?
Анастасия. Это происходило этапами. Я уже говорила: когда я была пионеркой и мы на линейке маршировали под «Взвейтесь кострами, синие ночи!», я думала: «Почему мой папа не написал этой песни?» Потом постепенно, когда вырастала, начала понимать.
Меня затягивал загадочный мир. Я присутствовала в его песнях. Я знаю, это я была маленькой балериной, которая в каморке с больной матерью штопала трико. Это мне присылал король «влюбленно-бледные нарциссы и лакфиоль». И это на меня ревниво смотрела королева. То есть я становилась его персонажами. Как бы входила в них, как ребенок входит в сказку.
Эльдар Рязанов. Вы бывали на его концертах?
Анастасия. Очень мало. Честно говоря, нас не брали. Однажды взяли, посадили в ложу. Папа объявил песню «Доченьки» – и публика поняла, что мы в зале, – он сказал: «Доченьки» и посмотрел на нас. Когда же он дошел до куплета «А закроют доченьки оченьки мои, мне споют на кладбище те же соловьи» – мы в два голоса с Машей подняли страшный рев, зрители заволновались, и нас увели.
Эльдар Рязанов. Марианна, а разве дома вы не слышали его песни, как он распевается перед концертом, или его пластинки и магнитофонные записи?
Марианна. Он перед концертами распевался не своими песнями. Народными. А его пластинки у нас дома никогда не ставились. Он почему-то не любил этого. Хотя у нас были его американские пластинки фирмы «Колумбия». Мы тогда не думали о том, почему его песни никогда не передают по радио. Он не жаловался, был человеком гордым, независимым. Всю свою боль переживал внутри. Это я уже после поняла.
Эльдар Рязанов. Я читал его письма, в частности, те, которые он посылал домой с гастролей. Их без содрогания читать невозможно!
Лидия Владимировна. Если в письме было написано «У на У» – это означало «уборная на улице».
Эльдар Рязанов. Вот приведу одно письмо: «Номерище громадный, в пять коек. Все это одному мне.
Вода на первом этаже, а в сортир надо ходить во двор, в сарай или на шоссе. И вот в таких условиях надо здесь жить и петь чудесные песни. Это у нас называется культурное обслуживание. Построили бы хороший сортир, вот это было бы настоящее культурное обслуживание. А то строят дворцы культуры, а сортиров не строят. Забывают, что культура начинается с него. Злость берет: ни умыться, ни отдохнуть. И на кой дьявол посылать им Вертинского, может быть, они еще Ива Монтана захотят… Тут лают собаки, в окно ко мне врывается трехэтажный мат с улицы. Воды нет попить. Отче мой, зачем ты меня покинул, сказал Христос на Голгофе. Целую тебя, Лиличка, жена моя дорогая, и родных дочек».
Марианна. Он, конечно, работал на износ. Не умел ни халтурить, ни петь вполсилы. Сколько у нас писем, как он, больной, кашляет, с температурой, идет на концерт. Он испытывал адские муки. Но будучи человеком точным, обязательным, человеком старой школы, не мыслил себе сорвать концерт или опоздать.
Вот его описание одной из поездок по Дальнему Востоку:
«Живу в вагоне, который стоит в тупике, на станции. Купе у меня четырехместное, жесткое. Проводница спит на полу. Иногда она готовит борщ. Сижу на завалинке станционного амбара и пишу тебе письмо. Тут бродят утки, гуси, куры и козы с козлятами. Все голодные, ищут себе пропитание, копаясь в мусоре. Мы только что «позавтракали» чаем с сухим черным хлебом. Потом сходили на базар. Там, кроме семечек, ничего нет».
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
