Но тут меня постигло разочарование. Я вдруг вспомнила, что в этом огромном, многомиллионном городе, таком ярком и многообещающем, мне некому подарить частичку своей радости.
«Леша!» — мгновенно мелькнуло у меня в голове. Ну, конечно же, Леша.
Я во второй раз за время пребывания в Москве отчетливо увидела его лицо, его прелестные, глубокие синие глаза. Вспомнила его голос и теплые нежные руки.
«Ты позвонишь?»
«Обязательно позвоню. Вот только не знаю когда».
«Можно, я тебя поцелую?»
Сердце мое наполнилось щемящим теплом, и я, подождав еще пару секунд, все-таки решилась.
«Я только расскажу ему, как устроилась. Поделюсь планами на будущее, спрошу, как у него дела, и повешу трубку. Всего-то. Мне же ничего от него не нужно. Ничего!»
Металлический диск мягко заурчал, и, когда раздались гудки, я откашлялась.
— Алло. — Чужой тенор резанул мой слух.
Еще я услышала веселые голоса, видимо, в квартире было много людей. Женский смех, вкрадчивый баритон.
— Извините, — испуганно пролепетала я и повесила трубку.
Нет, не нужно мне больше никакой боли! Я не хочу привязываться, прирастать, привыкать, чтобы потом снова разрывать душу. Во имя будущего. Не хочу!
Я вспомнила себя, лежащую у ног Кирилла, умоляющую его пощадить меня. Я каждой клеточкой вспомнила это унижение, и глаза мои защипало.
Лучше я всю жизнь проживу одна и умру старой каргой в одиночестве, чем позволю еще хоть кому-нибудь так обойтись со мной.
Я почти бегом возвратилась в общежитие и, открывая тяжелую скрипучую дверь подъезда, наткнулась на недовольный взгляд воспитателя.
— Уже одиннадцатый час, Демина! Вы только сегодня заселились и сразу нарушаете режим проживания.
— Режим? — Я была крайне удивлена такой новостью.
— Да, представьте себе. Это не вертеп, и вот там висит распоряжение по общежитию.
— Какое распоряжение? Разве я не вправе жить по собственному распорядку? Я ведь не нарушаю чье-либо спокойствие и не причиняю никому вреда.
— Ты откуда такая умная?! Думаешь, сбежала от мамочки с папочкой, поселилась здесь и будешь распутничать и развратничать? «По собственному распорядку», — передразнил он, и щеки его надулись и покраснели так, словно за каждую из них вложили по горячей сардельке.
— Я, — я задохнулась от обиды и унижения, — я не хочу, чтоб вы со мной так разговаривали.
— А я не хочу, — он сделал упор на словах «не хочу», — чтоб вы приходили после десяти. Ясно? — Он презрительно оглядел меня с ног до головы. — Но есть компромисс…
Он не успел договорить, как краска схлынула с моего лица, и я гневно крикнула ему в лицо:
— Ты, боров жирный! Засунь себе свой компромисс… — и кинулась к свою квартиру.
— Это тебе так не сойдет, Демина! Попомни мое слово, тебя вышвырнут отсюда, и ты пойдешь на панель!
Я с грохотом захлопнула свою дверь и, уткнувшись носом в холодное стекло, посмотрела вниз.
Прямо подо мной был козырек балкона второго этажа. На втором этаже у нас располагалась кастелянская, и там никто не жил. Чуть правее — пожарная лестница. По ней взбирался какой-то юный эквилибрист.
Мне стало смешно. Я сообразила, что это, видимо, кто-нибудь из жильцов соседнего, «мужского» подъезда.
Вдруг в дверь громко постучали. Я вздрогнула.
— Демина! Откройте дверь!
— Кто там? — Я отошла от окна, поплотнее задернула шторы и стала прислушиваться к звукам за дверью.
— Проверка.
С ума сойти, проверки еще! Я открыла дверь и пропустила в комнату важный триумвират: воспитатель, одна из трех мордвинок и еще какая-то до сих пор не встречавшаяся мне девушка в черных роговых очках и с жиденькой темной косицей на плече.
В руках у нее были тетрадка и карандаш. Они прошли по квартире, тут же оставив на полу грязные следы, заглянули в пустые тумбочки, провели поочередно пальцами по полкам и уже на выходе посмотрели на пол.
— А это что за грязь? — Воспитатель ткнул жирным пальцем в собственные следы. — Что за грязь, спрашиваю? — Он снова надул щеки, и мне стало смешно.
— Ваша, сэр, — с издевкой произнесла я.
— Пооскорбляй, Демина, — зашипел он и двинулся на меня.
— Что вы, сэр. Я ошиблась, эта грязь не ваша. Ваша всегда на вас. Она от вас неотделима.
Та, что в роговых очках, не удержала важной мины и рассмеялась. Воспитатель зло зыркнул на нее и, бросив: «Два в табель!» — пошел из квартиры, но, взявшись за ручку двери, добавил, не поворачивая головы: — Завтра подъезд мыть ее очередь.
Мордвинка наморщила нос и, сощурив глазки, искренне удивилась:
— Будем наказать? Здесь же чиста.
— А ты вообще молчи, — сказала та, что в очках. И, обратившись ко мне, тихо добавила: — Лучше не возникай, он тебя со свету сживет.
— Спасибо, — безразлично ответила я и выставила эту огородную комиссию за дверь.
Дверь захлопнулась, и я снова подошла к окну. Я отодвинула штору и чуть не грохнулась на пол. Прямо на меня с той стороны окна смотрела жуткая рожа.
Я отшатнулась и схватилась за сердце. Рожа отлипла от стекла и превратилась в милое мальчишечье личико. Я облегченно вздохнула, а когда мальчик испуганно поднес палец к губам и быстро-быстро заморгал, успокоилась вовсе. Отворив форточку, я тихо спросила:
— Ты чего?
Он снова поднес палец к губам и напряженно вытянулся.
— Т-с-с, — прошептал он. — Потом. Я… не могу говорить…
— ??
— Услышат.
— А! — Я понимающе пожала плечами и стала молча следить, что же будет дальше.
Наконец мальчик расслабился и тихонечко стукнул в окно.
— Ну? — спросила я.
— Впусти, а?
Я попыталась открыть фрамугу, но она оказалась заколоченной. «Как же так? — подумала я. — Ведь еще днем я мыла окна и открывала их настежь».
— Не могу открыть. Ты в форточку попробуй.
Узкая вертикальная форточка была мала, но каким-то невероятным способом он втянулся, ужался и протиснулся в нее.
…Вопреки прогнозам Гидрометцентра, утро явило бездонную синь неба, яркое теплое солнце, тихую безветренность бабьего лета.
Я подошла к окну, открыла форточку и полной грудью вдохнула свежий воздух.
В стенку тихо постучали. Я бы не обратила внимания на этот стук, но постучали еще раз, более настойчиво, и я вспомнила, что по ту сторону стены живет Антон.
Антошка…
Я улыбнулась, представив себе, как он прислушивается к звукам из моей комнаты.
