– Тебя что, везут в больницу?
– Да нет, закинут пострадавшую в аспирантское бунгало и отчалят.
– Гло, ты действительно в порядке?
– Еще в каком… Я просто счастлива.
– Что уцелела?
– А ты разве не знаешь подробности?
– Может, обойдемся без деталей?
– Ма, это прекрасные детали, самые прекрасные детали на свете.
– Гло, ты случаем не бредишь – это же массовое убийство! И где – в нашем любимом университете!
– Ма, при чем здесь убийства…
– Так объясни толком.
– Он спас меня, понимаешь? Спас.
– Кто?
– Медведь.
– Какой еще медведь?
– Обыкновенный русский медведь.
– Гло, тебя случайно не контузило?
– Ма, повторяю еще раз: меня спас тот, в которого я влюбилась вчера.
– Кареглазый?
– Он самый!
– Медведь?
– По крайней мере, так его называет Тина.
– Кстати, она-то не пострадала?
– Как всегда, Тина Маквелл отсутствовала в нужное время в нужном месте.
– Опять шутишь…
– Какие шутки. Похоже, Ти потеряла очередного жениха.
– Его застрелила сумасшедшая первокурсница?
– Нет, но он оказался замешан в этой истории. Представляешь, вот было бы смеху, если бы меня ухлопали из пистолета жениха Тины Маквелл…
– Очень смешно.
– Впрочем, трагический фарс испортил тот, которого я считала безынициативным и бесхарактерным.
– Он что, оказался единственным смелым?
– По крайней мере, человеку хватило отваги закрыть своим телом от пуль незнакомую девушку.
– Стал бы он закрывать ту, которая ему не понравилась…
– Ма, да, он совершил настоящий подвиг, но я все-таки точно не знаю, из-за любви ко мне или нет.
– Какие тебе, Гло, надо еще доказательства?
– Пока он сам не скажет, что любит, не поверю.
– Скажет, скажет – и не один раз, поверь моему опыту.
– Только бы рана у него оказалась не слишком тяжелой.
– Значит, он по-настоящему принял в себя пулю, предназначенную тебе?
– До сих пор не верю, что легко отделалась.
– Я бы, Гло, не пережила такую потерю…
– Ладно, ма, я, кажется, приехала.
– Куда? В больницу?
– Нет, домой.
А потом говорила и говорила только Маман, дорвавшаяся до любимой дочери, едва не укокошенной (трудно вообразить!) прямо в библиотеке, в читальном зале.
Говорила, говорила, говорила добрых пятнадцать минут, изливая надуманные упреки, претензии, истерики и выговоры.
Глория слушала Анфан Террибля с полным спокойствием.
Аспирантка по богатому опыту знала, что Маман почти невменяема, пока не выплеснет наносное раздражение и напускной гнев.
Но вот Маман вроде выдохлась, пройдясь напоследок по адресу луизианского губернатора, который не удосужился помочь университету в свое время установить дверные металлоискатели и усилить внутреннюю охрану.
Глория воспользовалась благоприятной паузой:
– Ко мне обещала нарисоваться Ти, и мы с ней найдем, о чем поговорить.
– Конечно, о медведе?
– Да, Ма, о русском медведе.
– Ладно, раз ты в порядке, тогда я отправлюсь к своему голландскому Тюльпанчику.
– Кажется, Ма, у нас обеих получается не просто любовь, а любовь особого сорта.
– Гло, эта участь всех потомственных селекционеров.
– Спасибо, успокоила.
– Гораздо легче вывести новый сорт роз, чем покорить мужчину, достойного рода Дюбуа.
– Как думаешь, теперь твой закомплексованный Тюльпанчик допустит Безымянную Красавицу на выставку?
– Да куда он денется!
Мать и дочь расстались, довольные друг другом и своими, такими необычными, экзотичными, неординарными мужчинами.
15. Лучшее лекарство
Весь оставшийся день Тина Маквелл провела в аспирантском бунгало подруги.
Поила ее черным кофе по мексиканскому рецепту.
Кормила фаст-фудом.
И несла разную чепуху о своих планах на будущее.
То сажала Брауна в одиночку, то на диету.
Мечтала вернуть ему шевелюру и тут же здравомысленно замечала, что на лысых меньше зарятся.
Прикидывала, за сколько можно продать рукопись о злосчастной племяннице и сколько содрать за очередное телевизионное интервью будущего мужа.
Глория же пыталась уснуть, но боялась, что во сне повторится библиотечный кошмар.
А к транквилизаторам и прочей успокаивающей химии аспирантка в силу профессиональных знаний относилась с опаской и осторожностью.
Вечером утомленную ландшафтоведку сменила Гранд Маман.
Из усадьбы доставили три бутылки старинного вина.
Хрустальные фужеры.
И варенье из розовых лепестков.
Накрыв маленький столик, энергичная Гранд Маман пристроилась на краешек постели.
– Так, деточка: розы-то оказались правы?
Бабушка поправила внучке подушку.
– Предсказали бойню…
Глория погладила заветный медальон.
– И то, что я уцелела.
– Да, деточка, да.
Бабушка поправила одеяло.
– Хорошо, что я отдала тебе фамильную реликвию.
– Да, оберег защитил не только меня.
Глория снова накрыла медальон ладонью.
– Но и моего спасителя.
– Небо знает, что делает.
Бабушка налила в фужер красного вина.
– На-ка, деточка, выпей бургундского.
Внучка беспрекословно подчинилась.
– Помнишь, как дедушка любил это винцо?
– Еще бы.
Бабушка наполнила свой фужер.
– Кстати, о твоем спасителе…
– Хочешь выпить за его здоровье?
– Разумеется.
Бабушка, смакуя и не торопясь, осушила фужер до дна.
– Кстати, о твоем спасителе.
– Ба, ты уже это говорила.
– Прости, склероз.
– А не рановато?
– В самую пору.
