1
Лето близилось к концу. Жара немного отступила и в воздухе повеяло осенью. Горожане, заточившие себя в своих кондиционированных домах и квартирах, даже не ощутили этого. Возможно, осень так и промелькнула бы никем не замеченной, если бы о ней не объявили длинные рукава, внезапно сменившие короткие на всех манекенах в витринах магазинов.
Возле одной из таких витрин стояла девушка; из стекла на нее смотрело ее собственное лицо. Девушка была низковатой и немного веснушчатой, манекены – высокими и красивыми. Возможно, именно поэтому девушка не стала задерживаться и быстро пошла прочь. Изумленно хлопая крыльями, перед ней взлетела стая голубей. Девушка пробормотала: «Извините» – и пошла дальше, а голуби, уже забыв, чего испугались, снова уселись на ближайшую скамейку. У входа в банк змеилась очередь к банкомату. Возле нее стоял глухонемой нищий с протянутой рукой, но люди в очереди притворялись слепыми. Глаза девушки на мгновенье встретились с глазами нищего. Она снова пробормотала: «Извините» – и пошла дальше. Она торопилась: боялась опоздать на работу. Девушка хотела перейти дорогу, но громкий гудок приковал ее к месту: мимо сердито проехал огромный автобус. Плакат на его заднем окне поздравил девушку с Новым годом[1]. Праздник начинался только через неделю, но улицы уже пестрели объявлениями о дешевых распродажах. Через дорогу трое девушек ее возраста фотографировались на фоне фонтана, и их звонкий смех отражался от плиток тротуара. Она слушала, как хохочут девушки, и твердила себе, что ей все равно; ей совершенно все равно, что она одна.
Она пересекла площадь и поспешила дальше. Рыжеволосые продавщицы в магазинах говорили клиенткам «Вам идет», добавляли «Я бы на вашем месте взяла два» и украдкой поглядывали на часы: скорей бы перерыв, пока не лопнул мочевой пузырь.
За прилавком стоял симпатичный парень. Пальцы, которыми он сегодня утром гладил волосы любимого, бегали по клавишам кассы. Когда покупатели выходили из магазина, их пакеты с шуршанием терлись друг о друга, и это шуршание было верным знаком того, что в город пришла осень, – таким же верным, как шелест опадающей листвы.
В соседнем кафе-мороженом девушка тоже встала за прилавок. Она подавала ложечки желавшим попробовать мороженое и думала о том, что летние каникулы вот-вот кончатся, а лично ее так никто и не попробовал. Она единственная во всем классе оставалась девственницей. А следующим летом, когда поля пожелтеют, ей надевать зеленую армейскую форму.
Она протянула мороженое стоявшему перед ней мальчику и, сказав – в тысячный раз на этой неделе – «пожалуйста», изо всех сил постаралась улыбнуться. Следующий в очереди человек сказал, что хочет попробовать инжирный сорбет. Нофар сразу поняла, что он не купит инжирный сорбет: попробует, потом попробует еще десять сортов и в конце концов попросит шоколадный – однако взяла пластмассовую ложечку, зачерпнула инжирный сорбет и бросила взгляд на циферблат над прилавком. Еще каких-то семь часов потерпеть.
Но тут дверь открылась, и вошли они. Нофар ждала этого момента все лето, даже подробно описала его в своем дневнике: как в кафе-мороженое войдет Йотам; как он удивится, увидев там ее; как она предложит ему мороженого за счет заведения; как он взамен предложит подвезти ее до дома на своем мотоцикле; как она скажет, что заканчивает работать только через несколько часов, а он скажет, что несколько часов – это пустяки. Но когда – за три дня до конца каникул – этот момент наконец-то наступил, Йотам пришел не один, а с компанией, и в этой компании была Шир. Шир, которая еще четыре месяца назад была подругой Нофар. Ее единственной подругой.
Ни один из пяти человек у прилавка не был таким уж красавцем, но Нофар все они казались просто бесподобными. Принадлежность к свите Йотама словно озаряла их неким сиянием, как если бы тот факт, что их пятеро, умножал красоту каждого по меньшей мере в пять раз. Они смотрели на сорта мороженого в витрине, раздумывая, что заказать, и на мгновение Нофар захотелось, чтобы они ее не заметили; но тут Йотам поднял свои бесподобные глаза, взглянул на нее, наморщил брови и сказал:
– А ты вроде из нашей школы.
Остальные тоже подняли глаза, и Нофар едва сдержалась, чтобы не опустить свои.
– Ты в одном классе с Шир, да? – спросила Моран, завязывая волосы в хвост движением столь же привычным, сколь и очаровательным.
Нофар торопливо кивнула. Да, она училась в одном классе с Шир. Вообще говоря, она сидела рядом с Шир со второго класса, пока – четыре месяца назад – не пришла утром в школу и не обнаружила, что та ее «уволила». Без предварительного, так сказать, уведомления.
На мгновение воцарилось молчание, а затем Йотам сказал:
– Я, пожалуй, возьму ванильное с печеньем.
Нофар начала накладывать мороженое в стаканчик, и он добавил:
– В рожке.
Вот и все, что он ей сказал. Потому что сразу после этого заговорили другие: какое мороженое и с какими добавками хотят, а Моран – с фальшивой заискивающей улыбкой – попросила побыстрей, потому что фильм, на который они собрались, начинается через двадцать минут. Все это время Шир стояла молча и смотрела на Нофар немного виноватыми глазами, но в конце концов сказала, что возьмет ванильное. Хотя могла и не говорить, Нофар и так знала, какое мороженое она любит. Через пять минут они ушли в кино, и Нофар взглянула на красно-оранжевую мозаику сорбетов в витрине. Стекло было усеяно отпечатками пальцев, но все эти пальцы указывали на мороженое. Ни один не указывал на нее.
Входная стеклянная дверь открылась, и в кафе ввалилась шумная стайка детей. Когда этот день закончится, Нофар поставит не те песни, которые, как утверждает Габи, привлекают клиентов, а музыку, которую любит сама. Да, придется поднимать оброненные посетителями салфетки и собирать грязные ложки, которые малыши оставят на столах, а родители не удосужатся выкинуть. Да, надо будет мыть полы, смывать с витрины отпечатки пальцев и выносить мусор. Однако звучать при этом будет ее любимая музыка. Потом Нофар возьмет пластиковую коробку, наполнит мороженым и отнесет стоящему возле фонтана бездомному. А может, просто положит мороженое рядом. Потому что, когда она подошла к бездомному в прошлый раз, он крикнул что-то неразборчивое – она ничего не поняла.
Она так погрузилась в размышления о бездомном, о мороженом и о компании, сидящей в кино без нее, что, когда наконец посмотрела по сторонам, то увидела, что дети убежали, не заплатив. Теперь Габи вычтет у нее из зарплаты. От обиды к горлу подступил тяжелый ком; Нофар сделала глубокий вдох и сглотнула его. Еще шесть с половиной часов. Скорей бы этот день закончился!
Она не знала, что этот день кончится не так, как все предыдущие, не знала, что этот день изменит всю ее дальнейшую жизнь и что ей совсем недолго осталось быть неприметной продавщицей мороженого.
