– Гайто Газданов, – подсказал Сергей сидящему.
Тот согласно кивнул, улыбнулся дружески.
Мужчина наклонился и с заговорщицким видом спросил, но утвердительно, и отвечая вопросом на свой же вопрос таким тоном, что мне, мол, и не важно, что ответят, потому что я и только я имею правильные ответы:
– Знаете, я не понимаю Дмитрия Быкова! Автор, несомненно, талантливый. Можно купить – это не разорит, но куда ставить книжку потом? Одно спасение – интернэт. Вы понимаете?!
– Пока человечество изобретало печатные станки огромной производительности, тиражи упали до уровня первопечатника Фёдорова, – попытался перекричать поезд Сергей.
– Я столько повидал всего, что уже, наверное, сошёл с ума, – сказал сосед. – Не хочется уже и читать другой раз, совсем не осталось уже времени на глупости. Совсем уже не осталось. И вспоминаю маму, которая говорила много раз: «Живи своим умом!»
– Значит пора писа́ть, – улыбнулся Сергей.
– Вы – так думаете? – покачал головой, помолчал. – На пяток книжек, пожалуй, насобираю. Вы думаете надо попробовать! Как говорит Миша Жванецкий, он мой ровесник, между прочим, «писа́ть, как и пи́сать, надо, когда уже невтерпёж»!
– Предпочитаю за редким исключением маститых классиков, Жванецкий в их числе, – ответил Сергей.
– Странное слово – «маститый», как женская болезнь, – сказал сосед.
– Ещё один одержим поиском совершенства, и пока не сошёл с ума, а может, ищет мифическую идею для самокопания, станет незаметно юродивым, но это несколько другое, – подумал Сергей, – но рассуждать на эти темы непросто, тем более вслух, обвинят во всех грехах. О них, как правило, можно рассуждать только сумасшедшим или гениям, что в принципе одно и то же.
Он вернулся к книге. «Вечер у Клэр», Гайто Газданов. Погрузился в завораживающее повествование талантливой прозы.
– Вы знаете, самое трудное это не то, как начать книгу, а как её закончить, – наклонился сосед справа.
Сергей согласно кивнул, продолжая обдумывать эту фразу.
Потом раскланялся, постоял у двери, глядя во мрак тоннеля за окном. Сильный напор набегающего воздуха отталкивался от тюбингов, толкался в двери снаружи, они вздрагивали, словно кто-то невидимый пытался резко открыть, раздвинуть створки, но сил уже не хватало после удара, однако попытки повторялись вновь и вновь.
Вышел на Рижской под дождь и ветер в лицо. Пока отыскал на запасном пути фирменный состав, с проводником поговорил – сильно промок без зонтика, запыхался от встречного ветра. В метро же стало сразу жарко, обдало душной испариной.
– Отвык без тренировок. Форму потерял. Вот такая бесформенная амёба, передвигается, несёт её течением… инфузорию-туфельку.
* * *
Он добирался в зелёный сарайчик, вспоминая целые районы, улицы, набережные, высотки, проспекты, соборы и неказистые, древние церквушки.
Это не были общеизвестные места, облюбованные туристами, на слуху у всего света. Тихие улочки и тупички, неизвестные, словно скромные московские обыватели, вековавшие поколениями по неприметным углам, по соседству со старинным, уютным, намоленным храмом, с кустами сирени…
Это прочно обжилось в его памяти и уже не исчезнет оттуда. И эти видения будут посещать его, а услышав в новостях или прочитав в книге московский адрес, он тотчас же кинется отыскивать его в памяти, представляя большую карту Москвы. Но это будет позже и станет источником радости, нечаянного волнения и слегка иронических замечаний жены.
Как всякий провинциал, он не любил и побаивался этого шумного, многолюдного города. До какого-то момента, пока не появились друзья, знакомые. И тогда город стал дружелюбнее.
Город всё время меняется, строится и обновляется невероятными темпами и в огромных масштабах. Равнодушный и нежный, манящий и отталкивающий, очень разный. Вот это главное, и в этом он не меняется, и магия, притягательное волшебство его кроется именно в этом.
Такие переживания и мысли стали уже частью Сергея, и это было неожиданно хорошо, но как трудно и долго он будет от этого избавляться. Да и избавится ли совсем?
И вдруг он поймал себя на том, что собирался купить билет на автобус домой. Когда шёл туда, подумал об этом, но руки были заняты пакетом, надо доставать паспорт, карточку бонусов, передавать в окошко микроавтобуса, а на улице моросит холодный дождь, и он оставил на обратный путь. Потом сразу стал отправлять эсэмеску, отвлёкся, прошёл мимо. И билет не купил.
Он расстроился:
– Вот как сильно я погружён в свои мысли, книги, узкий круг мелких забот, предстоящий отъезд, что всякое необычное дело тут же забывается. Нет! Этот город не хочет меня отпускать! Вот настоящая правда!
Он распотел обильно в джинсовом полуперденчике на подкладке. Пока шёл от маршрутки, потянуло приятным, прохладным ветерком. Туч на Юго-Западе не было, другая была погода, другой микроклимат, не такой, как в центре, он словно бы в другой город приехал.
Он поднял к небу лицо. Небо голубело, и мягкое осеннее тепло к вечеру возвращалось.
– Благодать! – Он расстегнул воротник, дышал глубоко; и когда вернулся в зелёный сарайчик, уже почувствовал щекотание в носу, лёгкую ломоту во лбу, предвестницу насморка, и пожалел, что не надел кепку после мытья головы, перед выходом. Появилась тяжесть в теле, но он понял, что это не от усталости. Скорее всего – простыл.
– Как прошла экспедиция? – негромко поинтересовался Виталий.
– В штатном режиме. Погода очень разная была на дистанции, а так – ничего.
Поели суп. Он нажарил котлет, отварил лапшу, сделал соус.
Арбуз оказался сладким и спелым, шкурка тонкая. Наравне с ними Пальма с удовольствием ела красную сочную мякоть без кожуры. Быстро, но нежные и мягкие куски ломались, падали из пасти на пол, Виталий щедро делился с ней, радовался удачному выбору арбуза:
– Смотри, азэрбон не подвёл! Хороший нашёл. Я уже заметил, надо обращаться к ним – брат! «Поищи, брат, хороший арбуз, а!» Тогда он улыбаться начинает, что-то своё там рассказывает с акцентом, блестит драгметаллом зубов.
– И понимает, что тебя можно обвесить. А ты ко всем вот так – громко, радостно – «здравствуй, брат»! И все тебе навстречу открываются, тянутся, радуются!
– Москву – ненавижу!
– Ты говорил, Виталя, Москва – сумасшедший город. Но как он притягателен! При этом абсолютно равнодушен лично ко мне, к тебе… к любому. Но и не отпускает. Знаешь, я сегодня испытал что-то похожее на волнение. Ездил по рабочим дням в метро, изначально настроенный собачиться в давках, а сегодня вдруг понял, что на самом-то деле мне этот город симпатичен. При всех кособокостях Когда теперь свидимся со столицей? И как, и при каких обстоятельствах?
Он замолчал, призадумался, улыбнулся едва заметно:
– Совсем скоро я уеду из этого большого, шумного города, где так плотно был заполнен мой рабочий день и такими желанными и заслуженными были выходные. С его жлобством, необязательностью, столичным снобизмом, похожим на диагноз. И всё-таки ставшего за три года частью меня самого, жизни, уклада, образа мыслей, разрешив любоваться собой, анализировать, не заботясь о том, полюбят его или нет…
