– С десяток проделок, весьма вероятно; она такая озорная, – добавила Кловер.
Но ни одна из них не догадывалась, что было «на совести» у Беллы.
В начале января миссис Нипсон объявила, что намерена через месяц дать soirée[37]. Будут допущены все те, кто не получит ни одного замечания за весь предстоящий период. Это объявление вызвало огромное волнение, и все решили быть образцовыми, но так легко получить замечание, и постепенно девочки одна за другой теряли свой шанс, пока в назначенный день в большую гостиную смог спуститься лишь узкий круг избранных, а остальные вместо того, чтобы присоединиться к празднеству, остались наверху вздыхать о своих грехах. Кейти и Роза были среди тех, кому не повезло. Роза навлекла на себя кару, переслав записку подруге во время занятий в классе, а Кейти была наказана за пятиминутное опоздание к обеду. Они утешались тем, что наряжали и причесывали Кловер, стараясь, чтобы она оказалась как можно красивее, а затем заняли наблюдательный пост на верхней площадке лестницы, чтобы следить за ее успехом в обществе и, по возможности, постараться получить удовольствие от происходящего внизу.
Довольно скоро они увидели Кловер под руку с профессором Секомбом. Это был приятный, добродушный мужчина с лысой головой, и у девочек было модно восхищаться им.
– Хорошо она выглядит, правда? – шепнула Роза. – А посмотри на миссис Сирлс, Кейти. Она улыбается Кловер словно Чеширский кот[38]. А какой у нее чепец! Она носила его еще тогда, когда Сильвия училась в этой школе, – восемь лет назад.
– Тише! Она услышит!
– Не услышит – Эллен начинает играть. Я знаю, она волнуется. Слышишь, как она ускоряет темп!
– Ну вот, они наконец собираются за столом! – воскликнула Эстер Дирборн, когда в гостиную понесли подносы с лимонадом и корзиночки с пирожными. – Ужасно, что приходится сидеть здесь, наверху.
– Профессор Секомб! Профессор! – позвала Роза дерзким шепотом. – Сжальтесь над нами! Нам до смерти хочется пирога!
Профессор вздрогнул, затем отступил на шаг и взглянул наверх, а увидев обращенные к нему голодные лица, скорчился от смеха.
– Подождите минутку, – прошептал он и исчез в гостиной. Вскоре девочки увидели, как он пробирается через толпу, держа в каждой руке по огромному куску фунтового[39]пирога. – Вот, мисс Роза, ловите!
Но Роза сбежала вниз и на середине лестницы получила пирог, а затем, расплывшись в благодарной улыбке, отступила назад, в темноту лестничной площадки, откуда послышались звуки, которые очень развеселили профессора, и, корчась от еле сдерживаемого смеха, он вернулся в гостиную.
Довольно скоро наверх пробралась Кловер, чтобы дать отчет о вечере.
– Весело? Лимонад хороший? С кем ты говорила? – посыпались вопросы.
– Вечер неплохой. Но все очень старые. Я ни с кем особенно не говорила, а лимонад – всего лишь подкисленная водичка. Я думаю, у вас наверху веселее, – ответила Кловер. – Я должна идти, моя очередь играть. – И она сбежала вниз.
– Если не считать блеска самого бала, нам здесь лучше, чем ей, – заметила Роза.
На следующей неделе был день святого Валентина. Некоторые девочки получили шутливые открытки из дома, многие написали их друг другу. Кейти и Кловер получили по открытке от Фила с одинаковой красной птичкой посредине и надписью: «Я тебя люблю», выведенной внизу печатными буквами. Они объединили свои усилия, чтобы изготовить великолепную открытку для Розы, по всей вероятности пришедшую от Потемкина де Монморанси, героя ее альбома. Но самую удивительную «валентинку» получила мисс Джейн. Письмо было принесено вместе с остальными открытками, когда вся школа сидела за обедом. Девочки видели, что мисс Джейн покраснела и взглянула очень сердито, но ничего не сказала.
После обеда от Беллы стало известно, что «письмо для мисс Джейн было в стихах, и она рассердилась не на шутку». Перед ужином в комнату номер 5, где Кейти сидела у Розы, прибежала Луиза.
– Девочки, вообразите! В письме, которое получила утром мисс Джейн, была «валентинка»! Отвратительная, но какая смешная! – Она засмеялась.
– Откуда ты знаешь? – воскликнули Кейти и Роза.
– Мисс Марш сказала об этом Элис Гиббонс. Вы ведь знаете, они родственницы, и мисс Марш часто рассказывает ей, что происходит у учителей. Она сказала, что мисс Джейн и миссис Нипсон в ярости и решили выяснить, кто это написал. Письмо было от мистера Хардэка, миссионера мисс Джейн… или нет, не от него, а от людоеда, который только что его съел и посылает мисс Джейн прядь его волос и рецепт, по которому его сварили. Они нашли его «очень вкусным и довольно нежным». Это было в одной из строчек стишка. Вы слышали что-нибудь подобное? Как вы думаете, кто мог ее написать?
– Кто это мог быть? – спросили и две другие девочки. На минуту у Кейти возникло ужасное подозрение, но, бросив быстрый взгляд на спокойное и невинное, как у младенца, лицо Розы, она убедилась в несправедливости своих подозрений. Не может быть, чтобы она была автором этой злой проделки! Дело в том, что Кейти не имела доступа к дневнику Розы и не знала ни о записи «Отомстить мисс Джейн», ни о том, что Роза только что добавила к этой записи следующую: «Сделано. 14 февраля 1869 г.».
Никто так никогда и не нашел написавшего эту дерзкую «валентинку». Роза хранила свой секрет, а мисс Джейн, вероятно, сделала вывод о том, что «без осторожности нет и доблести», так как угроза провести расследование не была приведена в исполнение.
До конца семестра оставалось лишь три недели. Девочки считали дни и применяли всевозможные приспособления, чтобы заставить время идти быстрее. Эстер Дирборн, обладавшая способностями к арифметике, занялась точными подчетами того, сколько часов, минут и секунд должно пройти, прежде чем настанет счастливое время. Энни Силсби нанизала на нитку 42 картонных квадратика и каждый вечер снимала по одному и сжигала его на свече. Другие вычерчивали клеточки по числу дней и каждый вечер с торжеством заштриховывали одну из них. Но ни одно из этих приспособлений не могло заставить время поторопиться. Оно никогда не тянулось медленнее, чем теперь, когда жизнь казалась состоящей из одного всеобщего ожидания.
Но хотя одной мысли о доме было достаточно, чтобы сердце Кейти забилось от почти невыносимой радости, она все же сказала Кловер:
– Знаешь, как сильно ни хочу я домой, мне все же немного жаль уезжать! Это расставание с тем, чего больше никогда не будет. Дома – замечательно, и мне больше всего хочется быть именно там, но, даже если мы с тобой доживем до ста лет, мы никогда больше не будем ученицами в пансионе.
