– Брось его, – уговаривал демон. – Это не та собака. Та реально подохла больше года назад. Я тебе гарантирую.
У Филиппова быстро нарастало чувство, что он шел не по ровной горизонтальной поверхности, а поднимался в крутую гору, и подъем этот с каждым шагом становился все тяжелей. Собака, весом, наверное, не больше тридцати пяти килограмм, все сильнее оттягивала онемевшие руки, словно с каждой секундой наливалась чугуном. Очень скоро она тянула уже на тонну. Филю начало водить из стороны в сторону, и демон пустоты несколько раз вынужден был поддержать его, чтобы тот не рухнул со своей ношей в сугроб на обочине.
Не очень уже отдавая себе отчета в том, где он находится и далеко ли еще идти, Филя отчаянно пытался разглядеть в тумане, пробитом отблесками автомобильных фар, хоть какие-нибудь приметы знакомых мест, но город использовал против него не только свою привычную зимнюю маскировку – он злокозненно и кардинально переменился за те годы, что Филиппов старался о нем забыть. Там, где, по его ощущениям, должны были стоять две деревянные двухэтажки, в которых когда-то размещалось общежитие драмтеатра, теперь зиял бескрайний пустырь, а место построенного еще в сталинские времена детского садика занимала подсвеченная тревожными огоньками свечей жилая многоэтажка. Появились новые перекрестки, которых раньше на этой улице просто не могло быть. Параллельно, и Филя не мог в этом ошибаться, прямо в черте города тянулась длинная – на пару километров – протока, поэтому съезды, ведущие в ту сторону, не имели никакого смысла. Они должны были упереться в довольно широкое русло, но тем не менее они были, и это очень сбивало с толку.
– Там в позапрошлом году мост построили, – пояснил демон, не спрашивая, почему Филя остановился на очередном перекрестке и озирался в страшном сомнении, что забрел не туда. – Теперь можно через протоку ездить.
После слов демона все вокруг более-менее встало на свои места. Во всяком случае, один дом Филя узнал стопроцентно. В окнах угловой квартиры на первом этаже мелькали красные и синие всполохи, как будто внутри работала полицейская мигалка. Стоило немного ближе подойти к этому дому, и оттуда стали долетать странные завывающие звуки, похожие на сирену.
– На машине, что ли, туда кто-то въехал? – лукаво предположил демон, однако Филе было плевать на его новые фокусы, и он уже как мог торопливо взбирался по крутой лестнице, которая вела прямо в квартиру.
Раньше, насколько он помнил, этой лестницы не было, и в дом можно было войти только через подъезд, но сейчас он меньше всего собирался размышлять, откуда она тут взялась и что за вывеска громоздится над входной дверью. Ему необходимо было приткнуться хотя бы куда-нибудь – пусть даже в эту квартиру, пусть даже он вошел в нее ровно через то место, где у стены когда-то стоял тот самый диван.
Филя был здесь всего один раз и очень надеялся, что это никогда больше не повторится.
– Ты посмотри, как тут весело, – крикнул ему в ухо демон пустоты, едва они переступили порог. – Движуха! Вливайся в динамику!
Опустив собаку на пол, Филиппов и сам сполз по стеночке рядом с ней, сунул руки под мышки и тупо уставился на происходящее. С мороза его еще колотило, поэтому он отстранился от стенки, чтобы ненароком не удариться головой. В квартире, которая из жилого помещения превратилась в магазин меховых изделий, в разгаре был небольшой, но энергичный шабаш. Два человека с игрушечными автоматами в руках безостановочно строчили из своего детского оружия, подсвечивая всполохами третьему, а тот срывал с плечиков развешанные на них шубы и быстро заталкивал их в огромные мешки. Разноцветные блики, выхватывающие из темноты фигуры грабителей, треск и вой пластиковых игрушек, долгожданное тепло и навернувшиеся от этого тепла слезы превратили всю сцену в глазах еще не совсем оттаявшего Филиппова в неожиданно красочный, совершенно нездешний карнавал.
– Они «Детский мир», похоже, до этого грабанули, – толкнул его в бок демон. – Чего сидишь? Не тушуйся. Вон там, смотри, оленьи унты стоят.
Филя с трудом повернул голову и увидел выставленную в несколько рядов под окном меховую обувь. Раньше там стоял допотопный комод. Он помнил его, потому что именно там заметил когда-то свои пластинки, которые Нина забрала, уходя от него к Венечке. Диски все были редкие, кое-что покупалось у спекулянтов по совершенно немыслимой цене, однако не это больше всего задело Филю, когда он увидел свои родные «пласты». Его убило даже не то, что стояли они на каком-то совсем старушечьем комоде – рок-н-ролл и антикварная рухлядь в его ощущении мира могли уживаться, почти не оскорбляя друг друга, хотя сам факт существования старух не вызывал у него по тем временам ничего, кроме брезгливости – поэтому нет, это тоже было не самым обидным. По-настоящему уязвило, больнее всего ударило и взбесило то, что Нина присвоила себе его жизнь. И не просто присвоила – она утащила ее какому-то чужому козлу, который имел ее на древнем диване своей бабули под Филины пластинки и наверняка дико гордился, оттого что имеет такую продвинутую чувиху. Когда Филя с ней познакомился, Нина любила включать на своем убогом кассетнике песенки группы «Оттаван» и могла прыгать под них часами по комнате. Она не знала ни «Дипов», ни «Хипов», ни «Пинк Флойд», ни «Дайр Стрейтс» – вообще не имела понятия о нормальной музыке для нормальных людей. Она была темным лесом, пусть даже очень симпатичным, и луч света в эту непроходимую чащу бросил он, Филя, а не какой-то придурок из порта.
– Пора обуваться, – сказал ему демон пустоты. – Они сейчас до унтов доберутся. Сгребут все подчистую, тебе ничего не достанется.
Квартира принадлежала когда-то бортинженеру Венечке. Точней, его бабке, которая по неясной семейной причине жила в городе, а не в порту. Именно сюда бегала Нина после того, как у Фили звонил телефон и кто-то молчал в трубку. Молчание было условным сигналом, призывом к совокуплению на старом диване, пока бабка лечилась грязями в крымском городе Саки. Именно в эту квартиру Нина в конце концов ушла от Филиппова, потому что грязелечение бабке не покатило, и уже через полгода она освободила жилплощадь насовсем. По поводу ее смерти Филя тогда в запале начал думать, что это он своей ненавистью угробил ни в чем не повинную старушку, но по здравом размышлении все же пришел к выводу, что от его черной злобы помереть должен был бы скорее Венечка, а раз уж его не задело, то и не было никакой темной силы, о которой стоило сожалеть и раскаиваться.
– Ты долго будешь тупить? – прошипел демон. – Они сейчас все подгребут.
Но Филя еще только оттаивал. Подняться на ноги у него не было сил. А если бы даже и были, он бы, скорее всего, не рискнул. Все, что находилось у него ниже пояса, настолько промерзло, не гнулось и вообще казалось ему таким хрупким, что непременно должно было отломиться – попробуй он только шевельнуть левой или правой ногой. Точно так же, по идее, должны были отломиться его давно замерзшие чувства, и он, разумеется, хотел, чтобы они отломились, но вместо того, чтобы с легким звоном разбиться и тут же растаять, оставив по себе грязноватые недолговечные лужицы, его застаревшие переживания, наоборот, с каждой минутой крепли, набирали силу, и Филя в панике чувствовал, что пропал.
