Слева от него начал стремительно нарастать звук приближающегося автомобиля. Он поднял голову, и в следующее мгновение за спиной у него с грохотом пролетел огромный армейский грузовик. На Филю обрушился рев сигнала и такой силы обжигающая воздушная волна, что он едва устоял. Если бы не эта машина, он бы наверняка ушел дальше.
Остановившись посреди трассы, он поднял левую руку и слабо помахал ею в надежде на то, что водитель грузовика еще смотрит на него в зеркало. Но тот, видимо, не смотрел. Куртка на Филе распахнулась, и холод, как опытный боец, который терпеливо ждет ошибки противника, пронзил его насквозь одним ударом своих отточенных серебряных когтей.
Минут пятнадцать Филя погибал на пустынной трассе. В какой-то момент у него возникло смутное чувство, что он больше не на Земле. С каждой секундой это чувство крепло, и в конце концов он полностью уверился в нем. Вокруг действительно не осталось ничего человеческого. Даже дорога у него под ногами и размытые в тумане мачты электропередачи были всего лишь реликтами чужой древней цивилизации. Как ни странно, это ничуть не обескуражило его, и даже напротив – уяснив для себя это, он вдруг снова обрел силы, и тягостное отчаяние, не покидавшее его с того момента, как он очнулся в заглохшей машине, наконец отступило.
Теперь ему было все равно. И это ощущение давало ему колоссальную свободу. Он наконец согласился с тем, что он застывает, впадает в анабиоз, останавливается подобно выключенному агрегату.
Единственное, что еще привязывало Филю к покинутой им Земле, находилось в замершем где-то посреди поля и стремительно теряющем тепло внедорожнике. Он туманно вспомнил, что на Тёме не было куртки, и, спотыкаясь, побрел назад. Опоры ЛЭП служили для него ориентиром, однако довольно скоро ему показалось, что он идет не туда. Вернувшись на трассу, он из последних коченеющих сил постоял еще минут пять в надежде, что кто-нибудь проедет, а потом снова двинулся в поле практически наугад. Все живое в нем к этому моменту настолько замерзло, настолько уже перестало быть живым, что ему было глубоко безразлично – верно ли он идет.
Тем не менее через несколько десятков шагов он набрел на отчетливый след колес, оставленных Тёминым внедорожником. Следуя по этой свежей еще колее, он доковылял до машины. С дверцей пришлось повозиться. Даже здоровая левая рука отзывалась с такой задержкой, как будто сигнал до нее шел из соседней галактики. Наконец Филя заполз на пассажирское сиденье. Затем, судорожно подвывая, он содрал с себя куртку и накинул ее на Тёму, который по-прежнему был без сознания, но все же еще дышал.
* * *
Филя вряд ли смог бы сказать, сколько прошло времени между тем, как он забрался в машину, и моментом, когда он услышал снаружи чьи-то шаги. Назойливый скрип снега заставил его приоткрыть глаза. Кто-то в ярко-желтом пуховике стоял у дверцы со стороны водителя и, склонившись к окну, заглядывал в салон.
Филя выпрямился на своем сиденье. Желтый пуховик заметил, что он пошевелился. Поскрипывая снегом, яркое пятно обошло машину, остановилось у пассажирской дверцы и постучало чем-то металлическим по стеклу. Филя повернул голову к окошку. Тот, кто стоял снаружи, показал жестом, чтобы он опустил стекло. Филя послушно нажал на кнопку.
– Приве-е-ет, – улыбаясь, протянул демон пустоты. – Давно ждешь?
– Я не жду, – поморщившись, ответил Филя.
– Ладно, пойдем, дружище.
Демон распахнул дверцу и протянул руку, чтобы Филя оперся на нее.
– Я не могу, – покачал головой тот и кивнул в сторону Тёмы. – Он погибнет.
– Пойдем, пойдем. Его через десять минут спасут.
– А меня?
– А тебя я спасаю.
Пока они уходили куда-то еще дальше от трассы, в сторону бесконечно тянувшейся невысокой гряды холмов, демон без умолку болтал, словно отчитывался за то время, которое отсутствовал. Подсмеиваясь над Филиными приключениями, он заверил его, что за последние два дня тот возился по крайней мере с тремя разными псами, и ни один из них не имел ни малейшего отношения к той бедняге, что сдохла во время его спектакля.
– Ты такой милый, – смеялся над Филей старый проверенный друг.
Между Даниловым и Ритой, как оказалось, тоже ничего не было. Демон пустоты остроумно поиздевался над мнительным Тёмой, а потом над самим Филей за то, что тот совершенно напрасно мотался по городу и в итоге чуть не угробил несчастного парня.
– Я ребенка искал, – пробовал оправдаться Филя.
– Да какого ребенка?! Не было его в той машине. Мальчишку оставили в городе.
– У кого?
– А тебе не все ли равно? Сейчас уже везут к бабушке… А, нет, уже привезли.
Демон продолжал зубоскалить, делясь не самыми чистоплотными подробностями из жизни всех тех людей, которых Филе довелось повстречать в эти три дня в родном городе. Филя мотал головой, закрывал уши, но голос назойливого приятеля проникал через прижатые ладони, и кое-что он все же узнал – про Павлика и про Ингу, про Зину – то, что ему совсем не хотелось про нее знать, про Данилова и даже про своего давнего друга Петра. Впрочем, все это его не удивило. В общих чертах он примерно такие вещи предполагал и ничуть не осуждал никого из своих знакомых. Задело его лишь упоминание о следователе Толике. Выяснилось, что тот никогда с ним про Нину и про его возможную вину в ее смерти не говорил. Толик даже не знал о том трагическом случае.
Филя разгорячился:
– Думаешь, я сам этот разговор придумал? Он постоянно мне намекал.
– Ну, я не знаю, – пожал плечами демон и кивнул куда-то за спину остановившегося перед ним Фили. – Смотри. Узнаёшь?
Тот обернулся и увидел небольшой дачный домик. Свет в окнах уже не горел. Только на веранде остался тусклый голубоватый ночник.
– Иди, – шепнул ему демон. – Теперь можно.
Филя нерешительно поднялся по деревянным ступеням, потянул дверь, и та поддалась. Внутри было тепло. Где-то совсем рядом была Нина. Филя знал, что она в доме. Почувствовал ее еще на крыльце. Она спала в дальней комнате. Он тихо прошел туда, легко ориентируясь в темноте. Остановился рядом с Ниной и долго слушал ее дыхание. Потом вышел из комнаты. На веранде снова остановился и посмотрел вокруг себя. Важно было запомнить, что она видит, в каких предметах она отражается, к чему прикасается чаще всего.
Взгляд упал на печную заслонку. Железяка была до упора утоплена в голубоватую стену. Филиппов открыл дверцу печи и заглянул внутрь. Дрова еще явно не прогорели. На сияющих головешках дрожали синие язычки. Кто-то закрыл трубу намного раньше, чем надо.
Филиппов постоял рядом с печкой, затем вытянул заслонку и вышел из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Занавес
