После ланча я пришел домой и увидел Пьера: закрыв лицо руками, он лежал на кушетке. Бледный, притихший, он выглядел так, словно у него высокая температура, но жутко разъярился, когда я попытался посчитать пульс. Да, вероломство Аккада ранило его в самое сердце. Я протянул ему стакан с виски, который он взял дрожащей рукой и выпил, не заметив даже, что пьет — до того был поглощен злосчастной статьей, которая поставила под сомнение честность Аккада и bona fides[77]секты. Я так за него переживал, что он все-таки поднялся и стал рассказывать, протянув мне журнал с уличающими фотографиями.
— Я заказал еще один экземпляр, — печально произнес он. — Хочу потребовать у Аккада объяснений, а этот надо вернуть Фахему.
Он со стоном опустился на кушетку и подпер ладонями подбородок. Я внимательно прочитал статью. Автор предполагал, что поначалу дешевыми трюками собирались заманивать американских туристов, однако сразу стало очевидно, что суеверны не только американцы: чтобы принять «посвящение», со всего Ближнего Востока стали приезжать верующие, и из Египта тоже… Трудно описать чувство, которое я испытал: отчасти это было изумление, отчасти облегчение, отчасти недостойное желание сказать «я ведь тебе говорил», хотя, конечно же, я ничего не говорил и даже ни разу ни в чем не усомнился. В сущности, то, что происходило в мечети, произвело на меня не меньшее впечатление, чем на остальных. А теперь все было поставлено под сомнение…
— Что ты думаешь? — со слезами на глазах спросил Пьер.
Стараясь сохранить спокойствие, я пожал плечами и тоже сел.
— Нас обманули. Ну и что? По крайней мере, Аккад ничего с нас не взял.
— Представляю, как он в душе веселился, — Пьер яростно ударил кулаком по колену. — Я хочу вызвать его на дуэль — послать к нему секундантов.
— У тебя нет секундантов, и вообще дуэли давно вышли из моды. И потом, что скажут в посольстве? А если ты убьешь его?
Пылая злобой, Пьер метался по комнате, как тигр в клетке. Очень театрально.
— Вот они, друзья! — с горечью произнес он, почему-то обращаясь к картинам на стенах. — Друзья!
От меня не укрылось презрение, проскользнувшее в его голосе, и я сказал:
— Пьер, сядь на минутку и подумай. Что, собственно, произошло? Статья убила твою веру? Зато ты исцелился! Или ты предпочитаешь верить в ложь?
— Но мне она нужна, — жалобно, как ребенок, произнес он. — Мне нужна эта вера. Нет, Аккад не мог нас обмануть. Не мог. Не мог он так поступить.
Казалось, он вот-вот расплачется.
Однако делать было нечего и оставалось стоически принять неизбежное, сравнимое лишь со смертью друга или с провалом грандиозного проекта, сулившего замечательное будущее. В тот же вечер, по дороге в лазарет, я вернул Фахему журнал. Мне хотелось думать, что постепенно все утрясется, и Пьер найдет себе другое занятие, какую-нибудь философию, которой сможет увлечься со всей присущей ему страстностью. Однако признаюсь, надежда на это была слабой, и я с беспокойством ждал возвращения Аккада. Мне не хотелось разрыва с ним, ибо Аккад был для нас олицетворением Египта, всей этой страны и ее просторов — в этом человеке воплотилась ее поэзия. Двое суток Пьер не находил себе места от отчаяния, словно похоронил собственную мать; и спал только благодаря прописанному мною снотворному. Потом ему принесли заказанный журнал, и он положил его на подоконник — дожидаться Аккада, чей приезд, как ни странно, застал нас врасплох. Обычно он всегда звонил перед приходом, а тут вдруг заявился к нам перед ланчем, в самое неподходящее для визитов время, и, потоптавшись у порога, робко попросил разрешения войти, теребя в руках зеленую шляпу. Пьер подскочил и бросился ему навстречу, переполненный яростью и любовью.
— Аккад! — вскричал он, — зачем тебе это понадобилось?
Аккад, растерянно моргая, смотрел на нас с явным изумлением.
— Макабру, — продолжал Пьер. — Твое вранье. Зачем?
С мольбой и возмущением он протянул к нему руки, и Аккад, тоже протянув руку, спросил:
— Но как ты догадался? И когда это случилось?
В ответ Пьер схватил с подоконника журнал и стал пихать его чуть ли не в лицо Аккаду.
— Вот! — крикнул он. — Тут написано!
Наш друг все еще изображал крайнее изумление, и я, не выдержав, взял журнал и стал отыскивать статью. Поверите ли? Ее там не оказалось! Я мрачно переворачивал страницу за страницей и не мог ее найти. Оторопев от ужаса, Пьер буквально онемел, Аккад же, усевшись у камина, принялся разглядывать нас со странным выражением робкого счастья на лице, словно во всей этой нелепице таилось нечто радостное. Я все сильнее злился на Пьера, который вел себя, как глупый мальчишка, возмущаясь неизвестно чем.
— Ну, нашел? — нетерпеливо крикнул он.
Аккад, поджав губы, без тени улыбки следил за происходящим. Я продолжал с досадой листать страницы, но статьи в журнале не было. Тогда я внимательно прочитал содержание. Тоже ничего похожего. Пьер с яростным воплем вырвал у меня журнал и сам стал искать. И все без толку. Статья исчезла. Тогда Пьер с мрачным видом уселся в кресло и, подперев кулаками подбородок, со злобой уставился на нашего друга, который отвечал ему взглядом, полным невинного смирения, но не пытался объяснить странное происшествие.
— Она была тут, и тебе это известно, — задыхаясь, проговорил Пьер.
Аккад, видимо, не желая больше мучить его, кивнул.
— Ты прав, мой дорогой Пьер. Она тут была, Я знаю, что была, потому что сам поместил ее сюда — абсолютно осознанно. Некоторое время назад я попросил Сатклиффа написать статью — для подобных оказий. Журнал лежит у Фахема, и он подсовывает его тем клиентам, которых я ему называю. Ну, вот! Теперь ты знаешь.
Пьер слушал его с открытым ртом, щеки его горели от злости и радости. Когда Аккад умолк, он восторженно завопил:
— Я знал! Я все время знал!
Я еще никогда не слышал подобного ликования в его голосе. Неудивительно, ведь только что пережитое разочарование заставило его мучительно страдать. К чему было затевать это безумие? Я рассердился на Аккада за то, что он посмел играть чувствами моего друга.
— Ради всего святого, зачем тебе это понадобилось? — не выдержал я.
Аккад улыбнулся, не скрывая своего удовлетворения:
— Я очень рад, что наш маленький заговор сработал. Видишь ли, Пьер, это была очень важная, чрезвычайно важная проверка. Теперь ты понимаешь, мой дорогой друг, что, несмотря ни на что, продолжал верить в якобы неправду? Твоя вера не пошатнулась, ведь так?
— Так, — подтвердил Пьер.
— Кстати, речь идет не просто о вере, а об убежденности, скажем, научной убежденности. Я не сомневался, что ты один из нас, но все-таки хотел получить подтверждение. Вот и попытался посеять в тебе сомнение. А если я пойду дальше и скажу тебе, что статья вовсе не лживая, в ней все правда…
