Но прежде чем он мог вымолвить слово, алькальд, бывший награни апоплексического удара, пожелал узнать, что всё это означает.
В ответ на его возмущение Блад любезно улыбнулся.
— Разве это не очевидно? Я понимаю ваше удивление. Но я ведьпредупреждал вас, что мои рабы не совсем обычные.
— Рабы? Эти? — алькальд задохнулся от негодования. — Но,Боже мой, кто вы такой, что осмеливаетесь на подобные гнусные, нечестивыешутки?
— Меня зовут Блад, сеньор. Капитан Блад. — И он с поклономдобавил: — К вашим услугам.
— Блад! — чёрные глазки алькальда едва не выскочили изорбит. — Вы капитан Блад? Тот самый проклятый пират, продавший душу дьяволу?
— Так характеризуют меня испанцы, но они предубеждены. Лучшеоставим это, сеньор. — Последующие слова капитана подтвердили худшие подозрениядона Иеронимо. — Позвольте мне представить вам его преосвященствокардинала-архиепископа дона Игнасио де ла Фуэнте, примаса Новой Испании. Я ужеговорил, что вам, возможно, придётся встретиться с ним скорее, чем вы думаете.
— Боже милосердный! — прохрипел алькальд.
Величавый, словно придворный церемониймейстер, Блад шагнулвперёд и низко поклонился кардиналу.
— Ваше преосвященство, соблаговолите принять жалкогогрешника, который тем не менее является в этих краях в какой-то мере важнойперсоной, — алькальда гаванского порта.
В тот же миг дона Иеронимо с силой толкнула вперёд могучаярука Волверстона, который рявкнул ему в ухо:
— На колени, сеньор, и просите благословения у егопреосвященства!
Глубоко посаженные, спокойные, непроницаемые глаза прелатаустремились на объятого ужасом офицера, упавшего перед ним на колени.
— О, ваше преосвященство! — задыхаясь и чуть не плача,произнёс алькальд.
— Pax tibi, filius meus[108], — промолвил глубокий красивыйголос, в то время как рука, увенчанная кардинальским перстнем, торжественнопротянулась для поцелуя.
Бормоча что-то невразумительное, алькальд схватил руку иподнёс её к губам с такой быстротой, как будто собирался её откусить.
Сочувствующая улыбка озарила привлекательное лицо прелата.
— Эти несчастья, сын мой, посланы нам во искупление греховнаших. Очевидно, нас намереваются продать — и меня, и бедных братьев святогоДоминика, разделивших со мной бедствия плена у этих еретиков. Мы должны молитьсяо ниспослании нам твёрдости духа, памятуя о великих апостолах, святых Петре иПавле, которые были заключены в тюрьму во время исполнения их священной миссии.
Дон Иеронимо поднялся на ноги, двигаясь еле-еле не столькоот природной тучности, сколько от переполнявших его чувств.
— Но как могло такое ужасное происшествие случиться с вами?— простонал он.
— Пусть вас не огорчает, сын мой, что я оказался пленникомэтого бедного ослеплённого еретика.
— В ваших словах есть три ошибки, ваше преосвященство, —заметил Блад. — Но это неизбежно при столь поспешных суждениях. Я не бедный, неослеплённый и не еретик. Я сын нашей матери церкви. Если я был вынужденсовершить насилие над вашим высокопреосвященством, то только для того, чтобысделать вас заложником устранения чудовищной несправедливости, совершённойименем его католического величества и святейшей инквизиции. Однако вашамудрость и благочестие позволяют вам самому свершить правосудие.
Маленький краснощёкий монах, стоящий с непокрытой головой,наклонился вперёд и прорычал сквозь зубы, словно терьер:
— Perro hereje maldito![109]
Рука в красной перчатке тотчас же властно взлетела вверх.
— Успокойтесь, фрей Доминго, — укоризненно промолвил кардинали вновь обратился к Бладу. — Я говорил, сеньор, о духовной, а не о телеснойбедности и слепоте. Ибо в этом смысле вы и нищи и слепы. — Вздохнув, он добавилболее сурово: — А если вы в самом деле сын истинной церкви, то ваше поведениеещё безобразнее, чем я думал.
— Отложите ваш приговор, ваше преосвященство, до тех пор,пока вы не узнаете всех мотивов моего поведения, — сказал Блад и, подойдя коткрытой двери, громко позвал: — Капитан Уокер! В каюту вошёл человек,буквально трясущийся от бешенства. Небрежно кивнув кардиналу, он, подбоченясь,повернулся к алькальду.
— Здорово, дон Мальдито Ладрон[110]! Небось не ожидал такскоро увидеть меня снова, паршивый негодяй? Ты, очевидно, не знал, чтоанглийский моряк живуч, как кошка. Я вернулся за своими кожами, ворюга, и закораблём, который потопили твои мошенники.
Если в этот момент что-нибудь могло усилить смятениеалькальда, так это неожиданное появление капитана Уокера. Пожелтевший, дрожащийс головы до ног, он задыхался и гримасничал, тщетно пытаясь найти слова дляответа. Но капитан Блад решил дать ему немного времени для того, чтобысобраться с мыслями.
— Теперь, дон Иеронимо, вы, возможно, понимаете, что к чему,— сказал он. — Мы явились сюда, чтобы вернуть украденное, а его преосвященствопослужит заложником. Я не стану настаивать на выдаче крокодиловых кож, которыевы задолжали этому бедному моряку. Но вам придётся выплатить их стоимостьзолотом, причём по той цене, которую за них дают в Англии, то есть двадцатьтысяч. Кроме того, вы дадите капитану корабль, по крайней мере не меньшеготоннажа, чем тот, который потопили ваши люди по приказу генерал-губернатора. Наэтом корабле должно быть не менее двадцати пушек, а также вода, провизия и всёнеобходимое для длительного путешествия. Когда всё будет оценено, мы обсудимвопрос о высадке его преосвященства на берег.
Алькальд с такой силой закусил губу, что по его подбородкупотекла струйка крови. Трясясь от бессильной злобы, он всё же не был настолькоослеплён, чтобы не понимать: все орудия мощных фортов Гаваны и адмиральскойэскадры, в пределах досягаемости которых столь дерзко бросил якорь пиратскийкорабль, беспомощны до тех пор, пока на борту находится священная особа примасаНовой Испании. Попытка взять корабль приступом также чревата смертельнойопасностью для кардинала, находящегося в руках этих отчаянных головорезов. Егопреосвященство должен быть освобождён, чего бы это ни стоило, и притом какможно скорее. Хорошо ещё, что требования пиратов оказались сравнительноскромными.
Пытаясь вернуть утраченное достоинство, алькальд выпрямился,выпятил живот и заговорил с Бладом таким тоном, как будто он обращался к своемулакею.
