впрочем, эти распри создавали дополнительные трудности и для самого префекта – только строгие меры могли сохранить порядок, и Пилат не останавливался ни перед чем. Его враги писали на него доносы в Рим, упрекая префекта в насилии, невыносимой жестокости и многочисленных казнях, совершенных без всякого суда. Он с презрительной усмешкой читал эти перехваченные доносы, зная, что император Тиберий благоволит ему, своему зятю.
На Пасху положение становилось особенно опасным – в Иерусалим приходили проповедники и пророки со своими учениками, по-своему понимающие законы веры, не говоря уже о бандитах, ворах и мошенниках, желающих поживиться на празднике. С раннего утра Пилат был на ногах; только убедившись, что его приказы выполнены, и в городе все спокойно, он позволил себе небольшой отдых. День обещал быть очень жарким, и Пилат решил немного поспать в портике дворца. Этого было достаточно, чтобы восстановить силы: по давней привычке, он мог спать в такие напряженные дни всего по два-три часа, и его голова оставалась ясной и холодной.
Однако сегодня ему не удалось отдохнуть: его разбудил робкий голос раба:
– Господин! Проснись, господин!
– Что случилось? – бодро спросил Пилат, будто и не спал. – Говори!
– Господин, твоя жена Прокула желает тебя видеть, – доложил раб, боясь смотреть ему в глаза.
– Дурак! Я приказал разбудить меня, если в городе случится мятеж, а ты будишь меня из-за прихода женщины! Я прикажу тебя высечь, – раздраженно сказал Пилат.
– Как будет угодно господину, – раб низко склонился перед ним.
– Что стоишь, как столб? Зови ее, а потом пойдешь к надсмотрщику и скажешь, что я велел дать тебе дюжину плетей, – приказал Пилат.
– Слушаюсь, господин, – еще ниже склонился перед ним раб.
– Не наказывай раба, это я упросила его доложить обо мне, – сказала Прокула, войдя в портик.
– Раб должен служить только одному господину, – сухо ответил Пилат. – Зачем ты пришла?
– Я понимаю, что сейчас не лучшее время для просьб, но откладывать было нельзя. Сегодня утром стража задержала проповедника из Назарета; его уже судил синедрион и приговорил к смерти. По закону его теперь передадут тебе для утверждения приговора и казни; я умоляю, пощади его! – горячо проговорила Прокула.
– Сколько событий произошло, а я ничего не знаю. Префект обо всем узнает последним, его супруга знает больше, чем он, – иронически заметил Пилат.
– Ко мне приходила жена Назаретянина, она плакала и просила за него. Это добрая женщина, она помогает мне в сиротских заведениях, – объяснила Прокула.
– О, боги, сиротские заведения! Кто их придумал и для чего? – правая щека Пилата дрогнула, и рот перекосился, что означало смех, ибо префект не умел смеяться, как все люди. – Раньше мы не знали таких заведений, и что же? Из сирот выживали сильнейшие, а слабые погибали естественным образом, – разве это не шло на пользу людскому роду? Но потом кто-то додумался опекать сирот, так что слабые будут вечной обузой для сильных. Мало того, мы заботимся о сиротах из других народов, и тратим на это наши деньги. А я, вот, не мог найти деньги, чтобы построить водопровод и подвести чистую воду в Иерусалим, а когда взял их из казны Храма, иудеи взбунтовались.
– Ты сделал много хорошего в Иудее, – польстила ему Прокула.
– И за это меня ненавидят, – правая щека Пилата вновь задрожала.
– Тебя никогда не волновало мнение толпы, так будет верен себе и на этот раз, – сказала Прокула. – Поверь мне, Назаретянин не опасен, он проповедует добро.
– Но ведь за что-то его приговорили к смерти? – возразил Пилат.
– Я не знаю подробностей, но наверняка это ошибка или наговор. Я редко прошу тебя, но сейчас пришла с просьбой: спаси Назаретянина! – взволнованно воскликнула Прокула.
– Я не буду вмешивать в это дело: оно касается лишь иудеев, пусть сами разбираются между собой, – недовольно бросил Пилат. – Разговор окончен, ступай!
– Я не рабыня, чтобы ты так обращался со мной! – возмутилась Прокула, и в ее глазах сверкнул огонь: – Ты забыл, кто мой дед; ты забыл, кто мой приемный отец? Если бы не я, тебе никогда не стать префектом, но ведь я могу написать императору, что он ошибся в назначении.
– Даже так? – прищурился Пилат. – Ты готова навредить своему мужу во имя какого-то бродячего проповедника?
– Ты все равно не поймешь… Просто сделай, что я прошу, – и обещаю, что в следующем письме к императору я отзовусь о тебе наилучшим образом. А иначе… Ты сам понимаешь, что будет иначе, – Прокула выразительно посмотрела на него, резко повернулась и ушла.
– Canis! – вполголоса выругался Пилат.
* * *
Префект пожелал лично допросить проповедника из Назарета и приказал принести все имеющиеся записи по этому делу. Пока Назаретянина вели во дворец, Пилат бегло ознакомился с ними; тут его щека опять дрогнула; небрежно бросив свитки на стол, он раскинулся на широком деревянном кресле. В портик вошел, между тем, большой рыжий кот: гордо выгибая спину, он приблизился к Пилату и бросил к его ногам пойманную мышь.
– Вот и ты, – сказал Пилат. – А, да у тебя была удачная охота! Молодец! Но смотри, твоя жертва еще жива.
Очнувшаяся мышь задергалась и попыталась бежать, но кот одним прыжком настиг ее и придавил лапой, потом выпустил, потом снова придавил, – а после упал на спину и стал крутиться направо и налево, будто не замечая мышь, однако едва она поднималась, как снова хватал ее.
– Ты свою добычу не упустишь, – одобрительно проговорил Пилат, почесывая кота за ухом.
На лестнице раздались тяжелые шаги солдат.
– Ты позволишь, префект? Доставили Иисуса Назаретянина, осужденного судом синедриона, – доложил начальник стражи.
– Давайте его сюда, а сами подождите там, – Пилат махнул рукой в сторону сада. – Я вас позову.
…Пилат молча рассматривал Иисуса, стоявшего перед ним.
– Ты не похож на иудея, – скорее, на галла или германца, – сказал префект на чистом арамейском языке. – Ты понимаешь арамейский? Как звали твоего отца, откуда он родом?
– Я связан, – Иисус приподнял руки, скрученные веревками за спиной.
– Разве это мешает тебе говорить? – возразил Пилат. – Я задал тебе вопрос.
– Моего отца звали Иосиф, он родом из Назарета.
– А мать?
– Ее зовут Мария, она тоже из Назарета.
– Но ты не похож на назаретянина, – повторил Пилат. – Воспитан в иудейской вере?
– Да.
– Твое имя Иисус?
– Да.
– Обычное иудейское имя… Ладно, оставим это. Расскажи, как стал проповедником.
– Это долгая история.
– Ты торопишься умереть? Ты приговорен к смерти, ты забыл? – щека Пилата слегка подернулась. – Впрочем, говори кратко; день будет трудным, у меня много дел.
– Я видел, как плохо живут люди, – и не только из-за бедности и лишений, а потому что потеряли
