неуловимым сарказмом в голосе, — слыхал и приношу тебе мою признательность. Благодаря твоей доброте и щедрости этих, — он указал на толпу, — я могу считать себя обладателем такого количества пленных, какого мне даже и не прокормить; но, достоуважаемый мулла Ибрагим, насколько мне известно, обещанные пленники находятся еще в русском лагере.
— Через несколько дней, благодарение Аллаху, они будут здесь, — высокомерно отвечал мулла.
— Я сам так думаю, — с тонкой иронией в усмешке поспешил согласиться Мустафа, — но ты знаешь поговорку: баран в сарае лучше бегающего в горах джайрана[24]. Прошу тебя, оставь мне двух моих рабов и возьми себе тех сорок, которых вы мне сейчас наобещали.
— Мустафа-бек, — с угрозой в голосе закричал мулла Ибрагим, — если бы я не знал тебя за верного мусульманина, я бы, пожалуй, подумал, что ты друг гяуров.
— Да он и есть друг гяуров. Всем это давно известно! — раздался чей-то озлобленный голос из толпы. — Разве мы не знаем, как ты обращаешься с твоими рабами-гяурами? Ты обходишься с ними лучше, чем с работниками-мусульманами. Они у тебя ходят на свободе, едят то же, что ешь ты сам, и никогда не видят плети.
— За что же их бить, если они добросовестно выполняют обязанности? Кормить же всякого необходимо. Ты же кормишь своего вьючного осла…
— Гяур хуже всякого животного, ему не должно быть пощады! — запальчиво отвечал тот же голос.
— Мустафа, — снова заговорил мулла, — или ты забыл 27 стих главы третьей священного Корана, который гласит: «Чтобы верующие не брали в друзья или покровители неверных. Те, которые это сделают, не должны ни на что надеяться от Бога».
Мустафа-бек собрался было что-то отвечать, но разгоряченная толпа прервала его на полуслове потоком бешеных криков и ругательств. У многих в руках засверкали кинжалы. Мустафа понял, что дальнейшее упорство может стоить ему головы. Но он все же колебался и медлил… Вдруг счастливая мысль мелькнула у него в голове.
— Друзья и братья, я не стану спорить с вами, и если вы непременно хотите, я вам выдам пленников, но должен предупредить вас: они оба еще недавно изъявили желание принять мусульманство. Подумайте, хорошо ли вы поступите, предав их смерти и лишив тем Аллаха двух слуг его.
— Если они согласны принять мусульманство и сражаться с нами против гяуров — тогда другое дело. Приведи их сюда, и пусть они при всех заявят это, — произнес мулла.
Мустафа нахмурился.
— Давно ли моим словам перестали верить? — гордо спросил он.
— Тебе мы верим, — поспешил возразить мулла, — но гяурам не можем верить; очень возможно, они обманывают тебя, чтобы ты еще лучше обращался с ними.
Если они действительно хотят быть мусульманами, то пусть сейчас же отрекаются от своей веры. Не теряй же времени. Веди их скорей.
Видя всю бесполезность дальнейших препирательств, Мустафа повернулся спиной к толпе и неторопливым шагом направился в свою саклю. Миновав двор, он вошел в небольшой сарайчик, где на пучках соломы лежали два человека в жалких лохмотьях. Истомившись за день на тяжелой работе, они крепко спали. Привыкшие за последнее время к постоянному галдению в ауле, пленники не обращали внимания на крики и шум подле сакли Мустафы и, далекие от мысли о близкой смерти, покоились безмятежным сном.
XV
Оба пленника были русские солдаты, уже более четырех лет тому назад попавшие в плен при одном из чеченских набегов на русскую кордонную линию. Завезенные в самую глушь Чеченских гор, они даже и не пробовали бежать, отлично понимая всю безрассудность подобного предприятия. Русские владения находились далеко, кругом были непокоренные аулы, миновать которые, не зная совершенно местности, не представлялось почти никакой возможности. Сообразив это, солдатики безропотно покорились своей участи и терпеливо стали ждать благоприятного времени.
— Вот, бог даст, придут наши, вызволят, — утешали они один другого, а тем временем усердно работали, стараясь расположить к себе своего хозяина.
На счастье, хозяин попался им хороший. Мустафа-бек принадлежал к числу тех немногих мусульман, которые ясно сознавали невозможность бороться с русскими. До появления первого имама Кази-муллы Мустафа занимался торговлей. Он скупал по аулам бурки, башлыки, шерстяную ткань, так называемое чеченское сукно для черкесок и с этим товаром ездил в Темир-Хан-Шуру и на Терек, в русские пограничные крепости. Однажды он даже попал в далекий Дербент и так выгодно продал там свой товар, что через год вторично поехал туда, но на пути на караван напали акушинцы, и хотя Мустафе с его храбрыми гумбетовцами удалось отбиться от разбойников, но тем не менее он не решился идти дальше и предпочел отправиться в более близкую Темир-Хан-Шуру. В этих поездках Мустафа успел приглядеться к русским порядкам и убедиться, насколько они лучше той поножовщины, какая царила в горах, где ни личность, ни имущество не были гарантированы и жизнь человека стоила не дороже ружейного заряда. Не только соседние племена жили в постоянной вражде одно с другим, но даже люди одного аула, не задумываясь, убивали друг друга по самым ничтожным поводам. Так, например, старший сын Мустафы погиб из-за того только, что однажды имел несчастье встретиться в горах на узкой тропинке с одним из своих одноаульников. Чтобы разъехаться благополучно, необходимо было кому-нибудь из двоих слезть с коня и, постепенно осаживая его, добраться таким образом до более широкого места, где другой мог бы провести свою лошадь и затем ехать каждый в свою сторону. Если бы встретившийся был старше сына Мустафы, тот беспрекословно бы уступил ему, но на беду, оба были почти одних лет, оба беки и храбрые джигиты. При таких условиях уступать одному значило навсегда признать первенство другого. Об этом не могло быть и речи, и вот оба юноши, не бывшие до сих пор во вражде, решили кончить дело поединком. Выхватив шашки, они кинулись один на другого. Лошадь, на которой сидел сын Мустафы, была слабее и меньше ростом, чем конь его противника; от сильного толчка в грудь она пошатнулась, потеряла равновесие и полетела в бездну вместе со своим всадником; но и победителя постигла не лучшая участь: он не успел вовремя удержать своего разгорячившегося коня и в одно мгновение очутился на краю пропасти. Напрасно его испуганный конь, судорожно вытянув передние ноги, всей тяжестью тела почти сел на круп — он не в состоянии был удержаться… Камни посыпались из-под копыт, край тропинки обвалился, и конь и седок ринулись в пропасть, тяжело кувыркаясь в воздухе.
Гибель любимого сына еще больше убедила Мустафу в необходимости переселиться ближе к русским. Он уже облюбовал себе место в
