был чувства страха. Во всю свою жизнь он никогда не испытывал мучительного страха в ожидании опасности, от которого все фибры тела превращаются в дрожащее желе — как будто дух уже отлетел от бессильного, расслабленного тела. Может быть, потому, что у него дух преобладал над телом и господствовал над ним. А дух не знает физического страха — это плоть съеживается и слабнет перед лицом опасности. Надо заметить, что в былые дни, до начала двадцатого столетия, эти редкие случаи бесстрашия у отдельных личностей наблюдались чаще среди женщин, чем среди мужчин.
Понятное дело, для человека, не знающего страха, работы в Лондоне весь май и часть июня было сколько угодно. Трэйль взялся за вывозку трупов, и его похоронная коляска долго еще разъезжала по городу после того как на лондонских улицах не осталось и следа мужчин.
Затем, однажды, уже в конце июня, он сказал себе, что на эту работу не стоит тратить сил, что на улицах, которые он старается очистить, может быть, никогда уж больше, не будет кипеть жизнь и движение, и что его ждет более важное дело.
Он выбрал лучший велосипед, какой ему удалось найти в ближайшем разграбленном складе, захватил с собой две пары запасных шин, немного провизии и отправился исследовать новый мир.
Направил он свой путь прежде всего на плодородный Запад. В жилах его текла кровь корнвалийца и его привлекало графство, которое меньше всего было задето городской культурой. Такие места, казалось ему, сулят больше возможностей возрождения жизни.
Но, не успев добраться до Колнбрука, он понял, что незачем ехать далеко, когда работа под рукой. Это было как раз начало бегства уцелевших из Лондона. Он натыкался на целые армии женщин и детей, бежавших от голодной смерти, из города в деревню, не зная, как добыть себе пищу, когда они достигнут цели. Поистине «глупые лондонцы!».
План действий начинал выясняться для него — и вместе с тем ограниченность собственных сил. Он видел, что вблизи Лондона много народу не прокормится, что гибель большинства необходима для того, чтобы хотя немногие уцелели, иначе все погибнут, и что необходимо формировать общины — для совместного возделывания земли, безжалостно изгоняя тех, кто неспособен заработать себе права на пропитание. В разгар такой катастрофы благотворительность становилась преступной.
Он намеревался основаться где-нибудь дальше Ридинга, но в Меденхеде встретил женщину, которая побудила его избрать себе более близкую цель.
* * *
Она вышла на дорогу и подняла руку.
Трэйль остановился, в уверенности, что сейчас к нему обратятся с обычной просьбой о помощи — попросят есть, или указать дорогу.
— Чего вам? — коротко спросил он.
— Куда вы идете?
Он пожал плечами. — Ищу себе пристанища.
— Пристанище найдется вам и здесь, если вы умеете работать.
— Какую работу?
— Заведывать машинами — жнеями, сенокосилками, вообще, всякого рода земледельческими орудиями.
— Где?
Женщина понизила голос и огляделась вокруг. — В Марлоу. Это — славное местечко, в стороне от большой дороги, у реки. Там сейчас не больше тысячи женщин, даже меньше, а других мы не пускаем, по крайней мере, до уборки хлеба. Земли у нас вдоволь, и мы кой-как держимся. Но с машинами справляться не умеем. Для этого нам нужен мужчина Хотите нам помочь?
— Хорошо, — сказал Трэйль, — я съезжу посмотрю, не могу ли я помочь. Обещания остаться не даю. Разве у вас здесь нет мужчин?
— Есть один, в Вайкомбе. Он мясник, но…
— Понимаю.
— Пока что, помогите мне, — сказала женщина. — Я приехала сюда в тележке, чтоб награбить по лавкам побольше семян. Если их оставить здесь, наше бабье приест, все бобы и горох и пр., то, чем мы могли бы кормиться целую зиму, уйдет в неделю, а пользы от этого никому не будет. Не правда ли, как это ужасно, что мы так непредусмотрительны?
* * *
Говорившая была высокая, красивая девушка, с ясными глазами; лицо и фигура ее показывали, что она много занималась спортом. На ней была мужская куртка, короткая юбка, до колен, не скрывавшая кожаных гетр, также, быть может, взятых из наследия какого-нибудь мужчины, а под гетрами толстые чулки и сандалии. Шляпы не было: роскошные светлые волосы, свернутые щитом на затылке, достаточно защищали ее голову от солнца.
Они шли рядом, в город, где молодая женщина оставила лошадь и тележку. Трэйль с откровенным любопытством смотрел на свою спутницу.
— Кто вы такая? — осведомился он.
— Эйлин, из Марлоу. Другой Эйлин там, повидимому, нет, так что одного имени достаточно.
— И все в вашей общине довольствуются этим?
Она усмехнулась. — Это только начало.
Трэйль на минуту задумался, затем спросил: — А кем вы были?
— Разве это так важно?
— Ничуть не важно. Мне лично до этого нет никакого дела, но я помню, что видел ваши портреты в иллюстрированных журналах. Вот я и спрашиваю себя, чем вы были: актрисой, пэрессой, особой со скандальной репутацией или, может быть, тем, и другим, и третьим.
Девушка засмеялась. — Я старшая дочь покойного герцога Герфордского — ci-devant, леди Эйлин Феррар.
— Ах, вот как! — И где же эта ваша лавка?
Задача оказалась труднее, чем предполагала Эйлин Лавка была уже разграблена, но в конце двора они все же нашли нетронутый запас семян и даже такие богатства, как мешок бобов, картофеля я несколько мешочков брюквы. Взвалили все это на тележку и решили, что для одной лошади груза достаточно.
Затем двинулись в Марлоу, в обход, чтоб избежать крутого подъема. Эйлин шла впереди, ведя лошадь под уздцы; Трэйль с ней рядом, катя свои велосипед, и за два часа пути он узнал многое о маленькой общине, к которой он решил, на время, присоединиться.
По-видимому, в Марлоу — как по всей вероятности, и в других маленьких городках — во главе общины стало несколько женщин, подчинивших себе остальных. Этот распорядительный комитет, заведывавший всем, был безсословен: в него входили графиня, вдова местного землевладельца, учительница народной школы, вдова зеленщика и старая дева, мелкая землевладелица, жившая в полумиле от города. Все эти женщины были практичны, и работа у них
