Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
и двигало вперед эмансипацию женщин. С другой стороны, сексуальный и культурный диморфизм мужчины и женщины был обоснован религией со строго разграниченной публичной и частной сферами: женщинам оставили домашний очаг, и только мужчины могли занимать руководящее положение в Церкви. Так христианское движение усилило патриархальные наклонности мужчин в греко-римском мире. Первоначальную эмансипаторскую энергию христианской общины нельзя было богословски узаконить ни на базе сексуального диморфизма, ни, тем более, на базе патриархального церковного устройства, «но лишь на базе эгалитаристских тенденций и альтруистических общественных отношений, которые нельзя свести к противопоставлению мужское женское»[192].
Женщины в древнем мире, продолжают феминистские критики, представляли собой нижестоящую социальную группу, и поэтому они не смогли добиться участия в руководстве христианским движением, оказавшимся в конфликте с патриархальным этосом, господствующим в греко-римском мире. В церквах, принадлежавших к основному направлению христианства, лидерство женщин в конце концов было заблокировано, подавлено, выкинуто на обочину. И всё же эгалитаристские течения в первоначальном христианстве никогда не были уничтожены полностью.
При таком положении вещей немногочисленные следы весьма значительного присутствии женщин при зарождении христианства должны были обнаружиться в письменных свидетельствах Нового Завета. Разумеется, об историческом опыте женщин – последовательниц Иисуса и затем энергичных работниц Церкви первых десятилетий можно узнать только из документов, навсегда, впрочем, сохранивших отпечаток маскулинизма. Критическая феминистская экзегетика может с полным основанием выдвигать гипотезу, что авторы этих документов не хотели привлекать внимание к сведениям, касающимся женщин (когда о них нельзя было попросту умолчать). Произошел «андроцентрический» отбор и такая же передача первых преданий: поэтому создалось впечатление, что женщинам не принадлежала ведущая роль. Но это не вполне соответствует исторической реальности, где женщины, напротив, выполняли в том числе и руководящие функции. По мнению Шюсслер Фьоренца, тексты Нового Завета были составлены в то время, когда патриархализация Церкви уже началась: «Учитывая, что по многим мотивам авторы Нового Завета не были заинтересованы в том, чтобы подчеркивать активное участие женщин (а также рабов) в христианском движении, мы можем исходить из методологического предположения, что первые христианские писатели отразили лишь небольшую часть преданий – вероятно, их было больше – о вкладе женщин в зарождение христианства»[193].
Следовательно, маргинализация женщин имела место уже тогда, когда складывались разного рода предания, вылившиеся в то, что сейчас мы называем Новым Заветом, и завершилась, когда сложился его церковный «канон». Таким образом, этот новозаветный канон представляет собой документ «исторических победителей», а не только решающий фактор их конечного успеха: «Процесс канонизации первых христианских текстов был обусловлен полемикой и борьбой по поводу руководящего положения женщин в Церкви. Поэтому канон отражает отбор, произведенный с позиций патриархата, и преграждает женщинам доступ к руководящим функциям в Церкви»[194].
Выше отмечалось расхождение между известиями у Марка (5:40) и у Луки (8:1–3) относительно присутствия женщин среди приверженцев Иисуса и в общине его учеников. Согласно Марку и изложенному им преданию, женщины были «ученицами» Иисуса с самого начала и только в послепасхальный период ученичество женщин стало просто принадлежностью к христианской общине, где равенству в деле спасения не соответствовало реальное равенство в выполнении различных функций. Лука уже свидетельствует о том, что исторические предания использовались в соответствии с «критерием церковной асимметрии». В силу этого «критерия» существовало ученичество двух разных видов, между которым в дальнейшем всё шире расширялся разрыв в христианских Церквах.
Изложенное вызывает возражения, которые могут поставить под сомнение, если не вообще опровергнуть его суть. Так, женщины действительно с самого начала входили в число последователей, однако отличались от Двенадцати как по «призванию», так и по «служению». Легко заметить также, что близкие родственники Иисуса, упоминаемые в Новом Завете по имени, носят «патриархальные» и «матриархальные» имена. Поэтому можно догадаться, что его семья принимала участие в борьбе за национальное и религиозное пробуждение евреев, а это предполагало идеализацию прошлого, начало которому положили патриархи. Когда возмужавший Иисус выбирал двенадцать мужчин для создания узкого кружка учеников, он в каком-то смысле тоже обращался к древней истории. Число 12 по всей вероятности напоминало о двенадцати патриархах и двенадцати коленах, а следовательно, и о завоевании всего Израиля под предводительством Иисуса Навина.
В согласованном свидетельстве Евангелий ничего не говорится о том, будто Иисус «призвал» женщин, как и том, будто Он «послал» их подобно «Двенадцати», вручив им особую власть проповедовать и совершать чудеса во имя Его. В самом деле, «в настоящее время нет никаких источников, позволяющих предполагать существование какого-то женского “кружка”, аналогичного Двенадцати. Причина этого скорее всего состоит в том, что к женскому началу неприменима была явная богословская символика, присущая, например, двенадцати коленам»[195].
Было бы довольно странным, что Иисус Назарянин, который, обладая высшей свободой, добровольно «поставил на карту» собственную жизнь, чтобы доказать истинность и истину Своего свидетельства, заранее решил распространить на женщин особые «призвание» и «служение»: в соответствии с обычаями и культурой среды, в которой жил Иисус, Он доверил их только Двенадцати. Новый Завет вообще и Евангелия в частности свободны от всяких религиозных и социальных предрассудков, неся при этом и некий отпечаток социальных, культурных и религиозных условностей, принятых ради разнесения благой вести.
И все-таки маловероятно, что Новый Завет был настолько отравлен андроцентрической и патриархальной культурой и ядом женоненавистничества, что не принял и не передал следующим поколениям во всей полноте подлинное учение и неподдельную волю Иисуса Назарянина относительно участия женщин в «Царстве Божием», прообразом и предвосхищением которого является «Церковь». Рискует уподобиться дому на песке предположение о совместном апостольстве мужчин и женщин, где все равны во всем, которого якобы желал «исторический Иисус» и которое в дальнейшем было извращено Церковью с ее патриархальным укладом и построением иерархии руководящих должностей в пользу мужчин.
При обращении к слушателям с призывом принять «Царство Бога», Иисус, естественно, имел в виду как мужчин, так и женщин, как мытарей, так и блудниц, потому что доброта и милосердие Бога охватывают всех, подобно сиянию солнца и каплям дождя. Да, Иисус говорил с женщинами, исцелял их, позволял им сопровождать Его, делая это без слащавости и страха, без высокомерия и презрения – всё это понятно и очевидно: «однако Иисус не призвал ни одну женщину последовать за Ним в прямом смысле слова, так как непосредственное участие женщин в миссии на территории Палестины было бы просто неосуществимо»[196].
В конечном счете представляется вполне уместным заключить, что мы вновь сталкиваемся с удивительным парадоксом. Были ли у Иисуса «ученицы»?
Формально – нет, фактически – да (если оставить в стороне вопрос об имплицитности и эксплицитности). Разумеется, именно факт, а не название, должен был привлекать внимание большей части
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
