без работы и без страны. Он хорошо понимал, как будут развиваться события. Монахини не смогут защитить своих медсестер, и тех просто вышвырнут вон. Доменика не будет в безопасности ни во Франции, ни в Италии.
Мак-Викарс полагал, что он, получив новый приказ, скорее всего, окажется в южных широтах. «Бойдаун» был передан британскому правительству, так что его припишут к какому-нибудь другому судну. Как и Доменика, он будет вынужден покинуть свое нынешнее место и окажется лицом к лицу с неизвестностью. А капитана с его опытом и званием, вероятно, отправят очень далеко от дома и от Доменики Кабрелли, на самый край света.
21
Глазго, ШотландияМай 1939 года
Первые итальянские иммигранты, прибывшие в Шотландию в конце девятнадцатого века, сразу занялись делом. Они готовили джелато, открывали пиццерии и осваивали приготовление местного деликатеса – рыбы во фритюре с картошкой. Их карие глаза, темные волосы и оливковая кожа резко выделялись на фоне бледных голубоглазых шотландцев. Итальянские женщины ничуть не уступали своим трудолюбивым мужчинам, работая с ними бок о бок в бистро и пабах. Переселенцы из Италии женились и заводили детей. За три поколения «бритальянцы» стали одной из составляющих исконной шотландской ткани, добавив шелковистой шерсти веса, прочности и цвета.
Арканджело Антика был как раз из той первой волны иммигрантов и, переехав в Шотландию, стал разносчиком мороженого в Глазго. Его брат Франческо, который, по словам самого Арканджело, был поумнее, устал от жизни разносчика и занял денег, чтобы открыть собственное производство джелато. Дела шли достаточно хорошо, чтобы содержать семью в Шотландии, да еще и отсылать деньги домой в Барди[100]. Арканджело с удовольствием торговал мороженым брата.
Маршрут, которого придерживался Антика, начинался в западной части Глазго и заканчивался у пирса. В свои семьдесят он частенько задавал себе вопрос, сколько еще протянет на этой работе. У него были постоянные покупатели, но конкуренция росла с каждым днем. В тележках вновь прибывших итальянских иммигрантов уже лежали невиданные ранее лакомства: козинаки из арахиса, сахарная вата, горячие вафли с кремом. В том, что касалось торговли, Антика оставался верен себе. Следуя по маршруту, он неизменно запевал песню, обычно итальянскую народную, и его старый трюк срабатывал. Он знал, что дети выбирают его тележку не потому, что джелато в ней вкуснее, а потому что им хочется поглазеть на трехпалого человека. Еще в юности Антика лишился двух пальцев на правой руке после несчастного случая в каменоломне. Свое увечье он даже превратил в преимущество.
– Генерал Антика! – Стоявший на другой стороне улицы Мак-Викарс приложил руку к козырьку, прежде чем подойти к разносчику.
– Где пропадал, капитан?
– В море, где же еще. На какое-то время застряли в Марселе.
– Повезло тебе, Мак-Викарс. Франция, красивые женщины…
– У меня глаза устали на них смотреть. – Мак-Викарс полез в карман. – Как насчет джелато?
– Такое пойдет? – Антика зачерпнул ванильное мороженое в стаканчик и протянул Мак-Викарсу. – Деньги оставь при себе. Нашим морякам нужны силы.
– Думаешь, мы ввяжемся в войну?
– Вот-вот. И не только я так считаю. Все парни в пабе об этом говорят. А уж им-то я больше верю, чем газетам.
– Не знаю, хватит ли духу у твоего друга дуче.
– Он мне не друг. Он позорит мой народ. Помнится, мать говорила, что итальянцев нельзя считать хорошими, просто потому что они итальянцы. Везде есть хорошие и плохие люди. Как там твоя матушка? Я давненько ее не видел.
– Синьора Мак-Викарс сидит в старом доме, закрыв все ставни. Она уже пережила одну войну, так что сейчас решила прятаться, пока Англия не определится. Если мы вступим в войну с Германией, она спустится в подвал и просидит там до ее окончания.
– Печально это слышать.
– Все это слишком тяжело для нее.
– Ей стоит уехать из Глазго в деревню. Твой брат сможет о ней позаботиться?
– Боюсь, это будет непросто. Его преподобие Мак-Викарс сейчас в Новой Зеландии с очередной миссией, обращает местных язычников.
– Тогда пусть остается там, пока не минуют неприятности.
– Ты не знаешь моего брата, он как никто умеет избегать неприятностей.
– В отличие от тебя.
Мак-Викарс усмехнулся:
– Это точно. Кстати, во Франции я встретил одну из ваших. Итальянскую медсестру.
– Как ее зовут?
– Доменика.
– Означает «воскресенье».
– Кабрелли.
– Кабрелли? Хм. Она, похоже, из Тосканы.
– Городок Виареджо на берегу моря. Знаешь такой?
– Bella! Пляж тянется на многие мили.
– Я как раз ходил по Лигурийскому морю.
– Так вот почему у тебя так глаза блестят. Кто-то ждет тебя на берегу.
– Не уверен. Я уже несколько недель не получал писем. Хотя кто знает, может, монахини заставили ее рыть окопы на юге Франции и ей некогда писать.
– Шутить-то ты шутишь, но тебе не смешно, – заметил Антика. – Тебе нравится эта девушка.
Мак-Викарс задумался на мгновение.
– Очень, друг мой.
– Самая желанная женщина обычно всегда недоступна.
– Разве, Антика? Я с тобой не соглашусь. Знаешь, сколько портов на побережье? Не сосчитать. А знаешь, сколько женщин живет в портовых городах? Не сосчитать. И вот он я, одинокий мужчина. Один-единственный мужчина в море женщин, жаждущих его потопить.
– Va bene! Пусть их сотни. Тысячи. Но тебе-то нужна одна. Только одна девушка может тебя спасти. – Антика позвонил в колокольчик на тележке и подтолкнул ее в сторону пирса. – Девушка Кабрелли. Ее имя звенит как колокольчик. – Старик вновь дернул за язычок. – Bellissima!
22
МарсельИюль 1939 года
Сад Ангелов в больнице Святого Иосифа служил надежным убежищем для сестер и источником дополнительного дохода для монастырского кошелька. Монахини выращивали там овощи и лаванду, читали молитвы у святилища Девы Марии и разводили пчел в ульях. Черные деревянные ящики стояли в ряд вдоль задней стены, увитой изящными лианами с оранжевыми цветками.
– Кабрелли, идите сюда. – Сестра Мари Бернар позвала Доменику, прежде чем разжечь дымарь[101].
Доменика прикрыла рукой глаза от солнца, проходя между грядками с салатом, огурцами и желтыми перцами. В воздухе словно вихрился черный снег, но, подойдя поближе, Доменика поняла, что это рой пчел, кружащих над своим ульем. Монахиня размахивала вокруг улья дымарем – ржавой банкой с конусообразной крышкой. В банке горели кедровые щепки, и белый дым загонял пчел обратно в улей, словно солдат в окоп.
– Разве вам не нравится запах? – спросила сестра, закрывая крышку на банке. – Мне он напоминает моего дорогого отца, курившего сигары. Кедр горит как табак, быстро и чисто. Ваш отец курит?
– Нет. Иногда может понюхать табак.
– Значит, балуется табачком. Так и было задумано Господом. И вреда от этого нет, а вот каждодневное пристрастие пользы не принесет.
– Я не курю, сестра.
Монахиня улыбнулась:
– Тем лучше для вас. Вам бы еще убедить других отказаться от этой привычки. Но, похоже, выходного не бывает без похода в паб и сигареты. Медсестрам тоже нужно как-то отвлекаться.
– Курение помогает им не толстеть. Так они говорят, – усмехнулась Доменика. – Мать-настоятельница велела мне встретиться с вами.
– Мне очень жаль, но я вынуждена сообщить, что сестры Святого Иосифа больше не будут
