Нас же здесь всего ничего. Ну же, соглашайтесь. Всем известно, что перед небольшой группой слушателей выступать в сто раз труднее, чем перед двумя сотнями пьяных посетителей ресторана. Или же об этом только сами музыканты знают?
Расмус помешивает деревянной ложкой булькающее варево, как учила его Карина. Смотрит, как сестра добавляет еще больше оливкового масла, одну или две столовые ложки томатного пюре, самбал [23], снова оливковое масло… но все, на чем он может сосредоточиться, это злость. Карина отошла на второй план, став кем-то вроде кулинарного призрака, чьи руки время от времени мелькают над кастрюлькой.
Расмус косится на Хильду, которая готовит за столиком напротив, теперь снова в команде с Данте. И сегодня на ней платье в горошек, в котором, приходится признать Расмусу, она выглядит довольно хорошенькой. И все же. Это по ее вине…
– Ты ведь мешаешь? – спрашивает Карина.
– А ты что, сама не видишь?
– Ну-ну, я просто спросила. Ты что, встал не с той ноги?
Расмус лишь что-то ворчит в ответ. Карина решает сменить тему:
– Видишь, как он смотрит на меня?
Расмус непонимающе оглядывается:
– Ты о ком?
Карина кивает на стол перед ними:
– Данте?
– Тсс!
Расмус смотрит на Данте, которому поручено то же самое, что и ему. Мешать, мешать и еще раз мешать.
И где только он умудрился накачать такие мускулы, думает Расмус. Интересно, я тоже могу заиметь такие? Или уже слишком стар для этого?
– Да, – шепчет Карина. – Данте. Видал, как он на меня пялится?
– Да ну?
– Серьезно тебе говорю. Прямо глаз не сводит.
– Ерунду болтаешь.
Карина замолкает и добавляет еще немного молотого перца в томатный соус. На тарелке рядом лежат порезанные ломтики баклажанов, посыпанные солью, чтобы они дали влагу.
А следом происходит вот что.
Расмус видит, как Данте украдкой оглядывается назад. Его взгляд бегает, ища Карину. Его хулиганская улыбка. Блеск в глазах. А потом он замечает Расмуса и быстро отворачивается. Расмус в замешательстве смотрит на Карину.
– О господи.
– Теперь-то ты мне веришь?
– Верю. Но… зачем?
– Что зачем?
– Зачем… он пялится на тебя?
Карина с недовольным видом складывает руки на груди.
– Да, действительно шокирующий факт. Что кому-то может взбрести в голову пялиться на эту страшную кикимору.
– Ну что ты, сестренка, ты же знаешь, для меня ты самая красивая на свете, но… ты же старше его в два раза.
– И что с того? Я, может, вроде той пумы [24], о которой все сейчас говорят.
– Все?
– Да. Во всяком случае, так говорят в «Отеле «Парадиз». О телевизионных ведущих. Она настоящая милфа [25]. Или пума.
– Ты смотришь «Отель «Парадиз»? Его даже Юлии нельзя смотреть.
– Конечно, нельзя! Ей же всего одиннадцать! А я взрослая – мне можно.
Расмус скребет в затылке. И тут Данте снова оборачивается, и на этот раз Карина встречается с ним взглядом. Они улыбаются друг другу, и Карина принимается такими размашистыми движениями выдавливать последнюю влагу из баклажанов, что ее грудь под блузкой с декольте так и ходит ходуном. Данте замирает, кажется, не в силах отвести взгляда от этого зрелища.
– Просто прелестно, – ворчит Расмус, когда Данте наконец-то отворачивается.
– Да брось. Чем больше флиртуешь, тем дольше живешь. У меня и в мыслях не было ничего такого.
– Надеюсь. Иначе я срочно звоню в БРИС [26]. Я, кстати, думал, что ты счастлива с Андерсом.
Поначалу Расмус не реагирует, когда его сестра не отвечает. Думает лишь, что она ищет какой-нибудь ингредиент для соуса, но когда случайно обращает на нее взгляд, то замечает, что она внезапно стала… другой. Словно у нее наступил один из тех «подростковых дней», как это называла их мама, когда они еще оба жили дома.
– Эй! – взволнованно спрашивает он. – Все в порядке?
– Угу.
– Вы же и впрямь счастливы?
– Конечно.
Расмус морщит лоб, глядя на то, как Карина принимается натирать на терке сыр пармезан.
– Конечно? Как-то не слишком убедительно это звучит. Погоди, сестренка, вы же любите друг друга? У вас же самая лучшая на свете семья, о которой можно только мечтать!
Тут она поднимает голову, и Расмус пугается. Глаза Карины подозрительно блестят.
– Ты так думаешь?
Расмус сглатывает. Его мысли принимают совсем иное направление. Он думает про те два последних года, которые он провел дома у сестры. Все их совместные ужины, вечера, проведенные за просмотром «Солнечной стороны» и «По следу». Все совместно откупоренные бутылки вина, разожженный в холода огонь в камине. Конечно, бывали и ссоры. Карина и Андерс постоянно между собой грызутся, они всегда этим занимались, и в этом нет ничего удивительного. Родители Карины и Расмуса тоже много ругались, и в этом отношении Карина вся в мать – такая же темпераментная, сумасбродная и совершенно не умеет держать язык за зубами. Но вместе с тем ласковая и любящая. Поэтому перебранки Карины и Андерса скорее были похожи на приятный саундтрек к жизни Расмуса за последние два года.
У меня сегодня нет сил готовить ужин, давай сам вставай к плите.
Кто запихал Кинг-Конга в сливное отверстие?
Я больше ни в жисть не сяду за один стол с семьей Андренов. Почему ты не предупредил, что они такие трезвенники?
Если еще раз оставишь молоко на столе, я тебя кастрирую.
Но вместе с тем в их жизни было место для любви и нежности. Поцелуйчики, улыбки, которыми они обменивались за обеденным столом… или же? Неужели Расмус совершенно не заметил, что эти моменты стали случаться все реже и реже?
Расмус перестает мешать томатный соус.
– У вас уже не так все хорошо?
Какое-то время Карина молчит. А потом тихо произносит:
– Не знаю. Как узнаешь… что все хорошо?
Расмус пожимает плечами.
– Ну… когда живешь полной жизнью. Тебе все нравится, и больше никто не нужен.
Карина кивает.
– Что? – взвивается Расмус. – Нужен?
– Я об этом не думала. А впрочем… думала. Не пойми меня неправильно, я люблю нашу семью и нашу жизнь и рада, что Юлия растет такой замечательной девочкой. Но… порой я просыпаюсь по ночам, оглядываюсь и понимаю, что лежу в своей кровати, рядом храпит муж, и в такие моменты я чувствую себя почти… разочарованной.
– А кого бы ты хотела увидеть вместо него?
– Не знаю. Наверное, никого. Пожалуй, мне бы хотелось оказаться одной в постели.
– Будь осторожна со своими желаниями.
Карина отводит взгляд, слишком хорошо понимая, что имеет в виду Расмус.
– Мы уже… гданзалисьсексм.
Слова сливаются в одно неразборчивое бормотание.
– Что, прости? – не понимает Расмус.
Карина наклоняется
