лучше, если ты расскажешь все с самого начала, – услышала я голос Моны. – И выпей чаю. Это майоран. Он успокаивает.
Я услышала звяканье чашки, а потом снова раздался голос, на этот раз прозвучавший сурово:
– Но я не хочу, чтобы меня еще кто-то слышал!
Внутри у меня все похолодело. Она заметила меня за подушками!
Но Мона попросила Лив, которая, видимо, стояла в дверях, пойти на кухню и заняться другими делами.
О нет! Гостья сейчас начнет рассказывать о чем-то глубоко личном и суперсекретном… а мне деваться некуда, и я все услышу. Зачем только я, как последняя дура, спряталась за подушками?! Я старалась дышать как можно тише.
Несколько секунд в комнате было тихо. Казалось, женщина собирается с духом, потому что всхлипы зазвучали реже. Потом она выпалила:
– Месина, моя Месина! – и снова разрыдалась.
И я тут же догадалась, что женщина, сидящая на диване, – мама пропавшей Месины Молин.
Она начала рассказывать:
– Месина всегда была своенравным ребенком. Добрая, но… упрямая. У нее всегда свое мнение обо всем, поэтому и мало друзей…
Пока женщина рассказывала, я услышала, как что-то тихонько зашуршало у входной двери. Я подумала, что Лив пытается выйти, не мешая разговору, но как раз в эту минуту мама Месины снова громко заплакала.
– Помню, – продолжала она, немного успокоившись, – дочь все меня спрашивала, что такое хорошо, а что такое плохо, а я всегда отвечала: это бывает по-разному. Говорила: «Ну, это зависит от многого». Месина сердилась. Она хотела получить четкий ответ.
Хотела знать наверняка. «Откуда мне знать, как поступить, – спрашивала она, – когда никто не знает, что верно, а что неверно?»
Я тогда и внимания не обратила на это, – продолжала ее мама. – Надеялась, что все образуется, когда она вырастет, но потом… она пропала! Это была какая-то секта, я уверена. Они задурили ей голову. Секту возглавлял человек, называвший себя Оракулом… Полиция говорит, что его там уже нет, но ведь Месина так и не вернулась домой. Где она, ты можешь мне сказать?
Я ломала голову: о чем думает Мона? Кому, как не ей, знать, кто такой Оракул – в смысле, Эйгир. Но она не подала виду.
– Сколько лет Мелине? – спросила она.
– Не Мелина, ее зовут Месина… – проговорила ее мама и высморкалась. – С ее папой я познакомилась во время отпуска в Италии и больше никогда его не видела. Мы с ней всегда были вдвоем… Ей сейчас шестнадцать… скоро семнадцать! А пропала она в пятнадцать.
– Она совсем не выходила на связь?
– Только один раз. Вскоре после того как пропала… Послала мне сообщение, что у нее все хорошо, но домой она никогда не вернется… Даже не сказала, где она!
Голос снова потонул во всхлипах.
Мона говорила тихо, спокойно и уверенно.
– В какой день родилась Месина? – спросила она.
– Четырнадцатого марта, – ответила мама Месины.
Я похолодела. Четырнадцатого марта! Как я!
– Стало быть, Рыба, – кратко сказала Мона. Потом принялась раскладывать карты из колоды, лежавшей на столике. – Странно… – проговорила она. – Вижу сильную волю, как ты и говоришь, – сказала она маме Месины. Я услышала, как Мона кладет на стол новые карты. – Карты говорят, что она дома… может быть, она чувствует себя дома там, где сейчас находится. Но что она скоро отправится в путь. И знаешь, она совсем не так далеко. Она где-то недалеко отсюда. Совсем близко.
Мона разложила еще карты, потом добавила:
– Близко. И ей хорошо. Но скоро она совершит путешествие…
– Думаешь, она вернется домой? – прошептала мама.
– Это неясно, – ответила Мона. – Но надежда есть.
Я так долго пролежала за подушками, что в подошвах закололо.
Когда Мона и ее посетительница наконец поднялись с дивана и стало слышно, как они выходят в прихожую, я решилась потянуться и высунуть голову из-за подушек. В прихожей я различила спину Моны и маму Месины Молин, надевавшую перчатки. Но и кое-что еще! Тень и темноволосую голову, тихо удалявшуюся по коридору в сторону спален. Орест тоже подслушивал!
Когда за мамой Месины захлопнулась дверь, он обернулся, и наши глаза встретились.
Мы оба тут же кинулись к нему в комнату.
– Месина, – произнес он.
Я кивнула.
– Ты прав. Она должна вернуться. Бедная ее мама! – У меня буквально сердце разрывалось, когда я вспоминала ее слезы. – Ты должен уговорить ее!
– Я делаю все, что могу, – серьезно ответил Орест. – Но конкретно сейчас дела идут неважно.
Он рассказал, что Месина перестала отвечать на его сообщения. И он больше нигде не мог найти ее в сети.
– Но обещаю, что буду пытаться! – сказал он, и лицо его внезапно помрачнело. – Обещаю.
Думаю, по мне он увидел, что я вот-вот разревусь.
Я не верила, что у Ореста большие шансы уговорить Месину вернуться домой, посылая ей сообщения. Но он должен попробовать! Каждый всхлип, который я слышала в гостиной, – так же могли расстраиваться и мои мама с папой. И еще у нас – у меня и у Месины – день рождения в один день. Не потому ли Оракул первым делом связался именно с нами? В голове так и вертелись всякие мысли; некоторое время я стояла молча.
– Кстати, а ты что там делала? – спросил Орест. Да, вот именно!
– Поздравляю с днем рождения, – сказала я и протянула ему свои подарки.
Орест улыбнулся так, словно никогда раньше не получал подарков на день рождения.
Он очень обрадовался, пожалуй, даже слишком. Сказал, что так и будет хранить таблетки в чашке. И таблицы ему понравились, он сказал, что они очень интересные, – то и дело снова заглядывал в книгу.
– Послушай, Орест, – проговорила я и нервно сглотнула. – Может так случиться, что они тебе очень пригодятся.
И просто выложила ему все: про мамину работу, про то, что у нас не хватает денег и нам придется переезжать. Я знаю, что есть неприятности похуже, чем переезд. Но когда я говорила обо всем этом Оресту, в горле у меня стоял ком и я снова чуть было не заплакала.
– Но послушай! – тут же сказал Орест. – У нас же есть астролябия! Мы продадим ее, вот и будут деньги.
Я проглотила слезы.
– Знаю, – ответила я. – Только я этого не хочу.
Без астролябии мы никогда не узнаем, существуют ли земные токи и звездные поля. И смогут ли силовые линии вылечить папино сердце. И является ли Электра избранным ребенком с лозой. Как мне жить без всего этого? Как я смогу забыть, как смогу не думать о том, что имела в виду Сильвия в своей странной песне и почему
