такую вкуснятину?
– Знаешь, напарница, я всегда считал, что человек пресыщается всем. Например, если ребенок любит что-то и получает сколько захочет, то перестает это так сильно любить. В связи с чем вопрос: почему ты до сих пор любишь мороженое?
– Кто сказал, что люблю? – я откусила кусочек сверху вафельного рожка. – Я просто создаю видимость лояльности.
– А если серьезно?
– Ну… если серьезно, то никто и никогда не получает все, что захочет. Вряд ли какой-то родитель даст ребенку столько мороженого, чтобы тот до смерти объелся… И вообще, когда у тебя всего вдоволь, то ты уже с младенчества приучаешься ограничивать себя. Или сразу не испытываешь большой жадности до чего-то… я даже не знаю. Ограничиваться не умеют именно те дети, которые постоянно чего-то лишены. В связи с этим встречный вопрос: чего ты в детстве был лишен? Это и будет тем пунктом, на котором тебя переклинивает сейчас.
Он сделал вид, что глубоко задумался:
– Хм… Возможно, ты и права. Чтобы сохранить ауру таинственности, всех карт раскрывать не буду. Но я на самом деле не умею останавливаться. Чего бы я ни захотел, то всегда по максимуму.
– То есть двинутый по всем фронтам. Ясно.
Он потянул меня в сторону. Красивая улочка вилась между маленькими ухоженными домиками. Там освещения меньше, а время позднее. И далеко не центр города, я по таким местам и в родном городе не спешила гулять ночами. Но страха перед хулиганами или грабителями не было. Рома, хоть и фальшивый охранник, но кое на что способен – не зря же он самого Петра Александровича так долго обманывал. Так что если мне кто и угрожает, то только он сам.
– Там дальше мост, – я остановилась и вгляделась в темноту впереди. – И мы слишком далеко ушли. Может, пора возвращаться? Да и мороженое закончилось.
Рома снова схватил меня за руку и потянул на себя.
– Я не хочу возвращаться, – голос почему-то стал тише и мягче. – Помнишь же, у меня все слишком? Я даже на прогулки вполсилы не выхожу.
Усмехнулась, но решила поддаться. И не особо удивилась, когда под самым мостом парень остановился, повернулся ко мне и притянул за талию. Кажется, чего-то подобного я подсознательно и ожидала. Света сюда попадало совсем мало: я могла разглядеть только общие черты лица, а искры в глазах теперь несложно и пропустить.
– Что ты делаешь, Ром?
– Я просто безбашенный, напарница. А ты?
Темнота размывает границы между «правильно» и «неправильно», сбивает с толку. Мне хотелось улыбнуться шире и прижаться к нему еще теснее. Но я усилием воли заставляла себя думать:
– Никак не могу понять, чего ты добиваешься. Ты пытался со мной сблизиться раньше, чтобы использовать в своих целях. Но даже тогда не строил из себя влюбленного до гроба.
А вот Рома себе ни в чем не отказывал – по крайней мере, в желании улыбаться точно:
– Не строил. Возможно, я не хотел, чтобы получилось нечестно? Или вообще не собирался с тобой сближаться, чтобы использовать в своих целях?
– И тем не менее это делал!
– Спонтанно выходило. Тебе ли не знать?
Все-таки улыбаться хотелось слишком сильно. Надеюсь, этого хотя бы в тоне не звучало:
– Говоришь так, будто что-то там испытывал…
– О! Лариса Бергман – романтичная натура? И ждет от всех такой же романтичности? Просто сейчас, когда ты не приукрашена тремя процентами акций, я, быть может, разглядел тебя лучше?
– И что ты видишь?
Он усмехнулся, заставив меня почувствовать его дыхание совсем-совсем рядом:
– Вижу, что мы друг другу каким-то нелепым образом нравимся. Черт, это все равно прозвучало романтично, а я так старался избежать ро…
Вместо того, чтобы закончить мысль, он поцеловал. Вместо того, чтобы возразить чем-то очень саркастичным, я ответила. Он вжимал меня в себя, а его язык погружал меня в безумие. После собственного стона я вдруг очнулась. Отстранилась, но объятия по-прежнему оставались слишком интимными. Я все-таки могла соображать даже в такой близости:
– Допустим, что так. И дальше что? Ты будешь в вечном противостоянии с моим отцом, а мне придется метаться между вами? Ну, при условии, конечно, если бы мы на самом деле друг другу нравились.
Я чувствовала сквозь тонкую футболку его горячую ладонь на спине, а другой он, едва касаясь, водил по обнаженной коже шеи.
– Это ведь классика, напарница, – теперь улыбка из его голоса пропала. – «Две равно уважаемых семьи в Вероне, где встречают нас событья, ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролитья».
– Меня история про безбашенных Ромео и Джульетту не вдохновляет. Ты точно дочитал ее до конца?
– Нет. Расскажешь потом, чем там дело кончилось? А пока не отвлекайся.
И снова его губы, рука на моей шее стала настойчивей – теперь мне уже так запросто не отстраниться. Я и не заметила, что мои пальцы уже зарываются в волосы на его затылке – ему тоже отстраниться будет сложно. Он отрывался от губ, чтобы перейти к шее, я выгибалась навстречу. Но ему и моего рваного дыхания было мало – толкнул назад, прижал к бетонной опоре. Руки сжимали, обжигали даже сквозь одежду. Губы снова встречались, и поцелуи отзывались тихими стонами. Это уже полное сумасшествие! Я оттолкнула его из последних сил и сразу же озвучила новую мысль – такую совсем неуместную в этом узком пространстве из нашего тяжелого дыхания:
– Или ты просто хочешь нанести еще один удар моему отцу? Забрать компанию – это еще не все. А вот предательство дочери…
– А… мне нравится ход твоих мыслей. Жаль, что самому такая очевидность в голову не пришла.
– Или пришла, и ты просто меня используешь?
Он начинал злиться – то ли в ответ на мои слова, то ли от того, что его возбуждение, столкнувшееся с моим возбуждением, так резко пресекли.
– Использую! И жду, когда ты уже начнешь использовать меня. Напарница, а если я дам слово, что никто вовне о нас не узнает? Будем тщательно это скрывать.
Мне казалось, что совсем уж скрывать поздно. Почему-то все, кто видел нас вдвоем, тут же предполагали, что мы пара. Наверное, воздух над нами, как в мультфильмах, искрился маленькими разрядами молний.
– Ром, я тебе вот что скажу – если вся эта история останется позади, и все при этом будут живы и здоровы, то я готова подумать над тем, нравишься ты мне или нет.
– Ларис, ты же не девственница?
– Что ты несешь?
– Когда я тебя целую, возникает такое чувство, что я первый. До сих пор возникает, хотя я точно знаю, что ты уже целовалась… по крайней мере со мной.
От внезапной смены темы я опешила. На самом деле девственницей я не была, но и серьезных отношений за плечами не имелось. Так, мимолетные свидания и пара эпизодов после шумных вечеринок у Юльки. В общем-то, после этого несерьезные отношения меня и перестали интересовать. А происходящее нельзя было назвать даже отношениями, не то что серьезными.
– Напарница, ты можешь мне не верить во всем остальном, но в том, что я хочу тебя, убедиться несложно, – его тихий смех прозвучал скорее напряженно, чем весело.
– Хочешь больше, чем завоевать Королевство?
Он наконец-то перестал меня сжимать и немного отодвинулся – думать сразу стало легче.
– Вот что за манера смешивать несмешиваемое?
– Ром, убери руки.
– Почему в твоем голосе нет уверенности?
– Ром, перестань… – Как ни крути, но про уверенность он прав.
– Ладно, потом мне придется час провести под ледяным душем, чтобы привести себя в порядок, но как скажешь. Давай просто целоваться?
– Ром… – я и сама не знала в этот момент, чего хочу больше.
– Напарница, я не особенно плаксив, но сейчас ты меня уже подводишь к грани истерики.
– У нас самолет с утра… Давай просто вернемся. Я… я…
Не закончила, потому что не знала как. Я на самом деле была близка сейчас к какому угодно разряжению накала. И потом сильно бы об этом пожалела. Но именно на самый неаргументированный аргумент Рома почему-то и отреагировал – тут же отступил на шаг, но протянул руку. Я неуверенно взяла, от этого недавняя близость еще раз всколыхнулась, но уже подконтрольная уму. Ведь просто темно, я могу споткнуться…
