и Катюши.
– Выгонят они нас, – сопротивлялся из последних сил Армен, – да просто на порог не пустят.
– Нет, нет, я – их постоянный покупатель, с отцом Катюши Ефимом Трифоновичем подружился, э – э…, можно сказать, подружился, – поправил себя Алексей. – На порог точно пустят.
– А можно я за дверью тебя подожду. А ты лучше с кем-нибудь из своего начальства пойдёшь…
– Да ты что! – Ужаснулся Алексей. – Наш командир обязательно сцепится, мол, русские вы, давайте бороды свои сбривайте и назад, на землю русскую, пока её мигранты всякие не захватили…
Алексей похлопал Армена по плечу:
– А ты произведёшь на них впечатление. И красавчик, и вести себя можешь…
– Ладно, – заулыбался Армен, – видно, совсем положение у тебя безвыходное, раз на такую примитивную лесть пошёл.
Художник Галина Адамян
Алексей вздохнул с облегчением, и деловито поднялся, приглаживая волосы.
Семья Кати жила на окраине города в небольшом скромном собственном доме, что и спасло их от землетрясения, произошедшего в декабре 1988 года в Ленинакане, как тогда назывался Гюмри. По счастью, школа, где в это время училась Катя, устояла, дети не пострадали физически, получив психологическую травму на всю жизнь. Образование для десятилетней Кати закончилось, она стала помогать матери по хозяйству, но в основном занималась младшими шестым, седьмым братиками и недавно родившейся восьмой сестрёнкой. Катя была пятым ребёнком в семье. Самая старшая сестра вышла замуж за молоканина в США, брат переехал жить в молоканскую общину в Австралию, другой брат жил и работал в Ереване, в доме осталась уже сосватанная Надежда и младшие дети.
Непрошенных гостей приняли сдержанно, усадили на лавочке, стоявшей вдоль стены, за стол не пригласили. Мельком увидели они Катю, спрятавшуюся с детьми на кухне.
Армен неловко протянул коробку конфет. В последний момент, спохватившись, они отказались от покупки коньяка, молокане ведь спиртное не признают. Но так как никто коробку не принял, положил рядом с собой на лавку.
Обстановка дома была скудная: стол, пара стульев, лавки для гостей. Не было ни телевизора, ни радио, ни общепринятого серванта с хрустальными вазочками и другого ширпотреба. Но чистота была идеальная. Вышитые белоснежные накрахмаленные занавеси составляли единый ансамбль с кружевными косынками на головах хозяйки дома и дочерей и создавали особую атмосферу другого мира со своими ценностями, правилами поведения и безыскусной неприукрашенной красотой абсолютной естественности.
– С чем пришли, молодые люди? – Сдержанно спросил глава семьи.
– Свататься пришли, – просто ответил Армен, – вот, мой друг Алексей полюбил с первого взгляда дочь вашу Екатерину. Просит её руки, слово даёт, что будет верным, любящим мужем. Будет заботиться о ней…
Армен замолчал, не зная, что говорить и делать дальше. Алексей же выглядел глухонемым от рождения.
Возникла тяжёлая длинная пауза. Ефим Трифонович молчал, опустив глаза долу. Немного обнадёживало тёплое приветливое выражение глаз Любы.
– А какой ты веры будешь, Алексей? – раздалось вдруг.
Алексей вздрогнул, будто очнувшись ото сна, и потом тихо, но уверенно ответил:
– Православной.
– А что ты про молокан знаешь? Девушку у нас сватаешь, а знаешь, на каких правилах она воспитана, что считает правильным, а что нет?
Алексей переглянулся с Арменом, и сказал, что у него было на душе:
– Я знаю, что вы истинно русские люди по крови, что сумели сохранить и пронести через века свои гены, чистоту души. Я не знаю всех тонкостей вашей веры, но с отношусь с уважением к вам. И восхищаюсь вашим трудолюбием и способности противостоять соблазнам цивилизации. Способности оставаться самими собой в своей первозданной чистоте.
– Русские люди, говоришь, – усмехнулся Ефим Трифонович.
– Без сомнения. И никогда не поверю, что вам безразлична боль земли русской, что никогда не испытывали зов земли предков, которую они покинули не так уж давно, в 18 веке.
Теперь уже Ефим Трифонович переглянулся с женой.
– Я знаю, как вы относитесь к нам. Но, возможно, пришёл момент, когда русской земле необходима любовь детей, когда – то покинувших её. Чтобы вы, …своим примером, скромной внешностью, презрением к деньгам, помогли нам, современным русским выстоять перед натиском… погани этой западной, да и восточной тоже. Отовсюду зло ползёт… душит… Может, в вас – то и спасение будет, пусть не через веру, а через корни наши, глубоко запрятанные, не поддавшиеся порче и гнили.
Из кухонного дверного проёма показалась головка Кати, покрытая кружевной косыночкой. Алексей поймал её робкий, но лучистый, искрящийся первым женским чувством взгляд. Усилием воли он отвёл глаза от любимого личика и выжидающе посмотрел на Ефима Трифоновича.
Тот сидел с непроницаемым лицом, однако поглаживание бороды выдавало внутреннюю борьбу.
Вошла Надежда с подносом, на котором стояли стаканы с таном, представляющим собой немного подсоленную смесь мацуна с холодной водой. Армен заметил еле заметное движение головы, которым Люба подала знак старшей дочери немного ранее. Конечно, эта мудрая сильная женщина никогда не покажет гостям своё влияние в семье, но продемонстрированный знак доброй воли не прошёл мимо её супруга. Он внимательно смотрел на неё, когда Люба приветливо обратилась к гостям:
– Угощайтесь, гости дорогие. А то, небось, от жары в горле пересохло.
Армен, в самом деле изнывающий от жажды, буквально опрокинул стакан в себя и ободрительно посмотрел на Алексея.
– Неволить и принуждать детей у нас не принято, – произнёс, наконец, глава семейства. – И ежели Катя захочет за православного русского замуж пойти, то удерживать не станем. Так дело в том, что совсем молоденькая она у нас, опыта жизненного у неё нет, никто ещё из молокан посвататься не успел, поэтому погодить надо. Подумать: и ей, и нам, и тебе, Алексей. Вот, Надежду проводим, а там видно будет.
Люба встала, всё так же приветливо улыбаясь, но было понятно, что эта прощальная улыбка. Армен поднялся с лавки, вслед за ним встал на подкашивающиеся ноги и Алексей.
– До свидания, – вежливо попрощался со всеми Армен.
– А мне можно иногда к вам домой приходить? – Неуверенно спросил Алексей.
– Конечно, можно, – сердечно ответила Люба, – приходи, хорошим людям всегда рады.
Друзья вышли из дома, прошли в полном молчании улицу. Алексей выглядел расстроенным, но Армен, радостно улыбаясь, обнял его.
– Ты чего кислый такой? Радоваться надо! Практически они согласились. В самом деле, пока старшая замуж не вышла, о младшей и речи быть не может.
– А вдруг какой-нибудь молоканин посватается? Да ещё из Америки, или Австралии…
– Ты что, глухой? Тебе же сказали: «неволить, принуждать у нас не принято». Пусть сватают, сколько хотят, а Катя – твоя. Вон, как смотрела на тебя из кухни…
– Правда, смотрела, – умоляюще
