хороших французских вин и коньяков. И официантов, хорошо обученных правилам гостеприимства, с радушием встречающих гостя на пороге, словно только тебя и ждали.
По пятницам в ресторане на специально оборудованном мангале готовилась бычья туша. Медленно поворачиваясь на вертеле над горячими углями, туша поджаривалась до румяной корочки. По готовности повар в белой куртке и накрахмаленном белом колпаке отрезал увесистые куски сочного прожаренного мяса и раскладывал на блюда. Его помощник добавлял гарнир по желанию гостей.
– Ресторан перешёл Даниелю? – поинтересовался Говард.
– Племяннику и достался, – ответил Лундстрем. – Поскольку у Питера не оказалось ни одного прямого наследника, кроме сестры и её сына Даниеля, то Тургесен завещал свои капиталы и недвижимость Даниелю. Племянника он любил.
– Везёт людям! Как говорится, не было и эре, как вдруг миллион евро…
– Родственников богатых иметь надо, а не… – Лундстрем не договорил, боясь обидеть ненароком Рона.
– А не сволочную жену, – добавил Говард. – Продолжай, не стесняйся. И будешь прав.
– Родню не выбирают…
– Жена – не рукавица… – Говард засмеялся. И произнёс скорее для себя: – Обжёгшись на молоке, станешь дуть и на воду…
По дороге в Стокгольм детектив Лундстрем предложил заглянуть в городок Сигтуна. Прочёл случайно объявление о продаже дома Тургесена. Гарри новость насторожила.
Тут надо сделать небольшое отступление. Карьеру Лундстрем начинал в суде по разделу имущества. Молодой юрист, он видел себя этаким образцом справедливости. Стремление судить по закону, без предвзятости, у Гарри осталось. Только теперь вера в силу закона улеглась на фундамент реальной жизни. Но Лундстрем не очерствел душой. Может потому, что память хранила воспоминания о летах молодости, когда Гарри терпеливо и дотошно разбирался в судебных тяжбах, не жалел свободного времени, не ощущал усталости, гордился, добившись правды.
Оглядываясь на прошлое, Гарри обнаруживал массу приятного для себя. Тогда ему не хватало опыта, действовал по интуиции, но у него получалось, потому что поступал искренне, без оглядки на высокое мнение. И без страха уронить свой авторитет. У него тогда было время начать всё сначала. Он добивался истинного заключения в судебном разбирательстве, считая, что из истинного суждения никогда не возникнет ложное.
– Когда Питер переехал в пансионат Лиги Добровольной Смерти? – спросил Лундстрем помощника Эмиля Дея, он сидел за рулём.
– Пятого апреля…
– А Даниель Сведенборг приступил к оформлению документов на право собственности?
– Двенадцатого апреля…
– Так быстро? Выходит, парень убеждён был в исходе жизни дяди, торопился получить завещание, подписанное Питером и заверенное нотариусом…
– Следовательно, племянник знал, когда дядю Питера переведут в корпус «X»… – заметил Эмиль Дей. – Ни фига себе…
– Такие подробности в Лиге не разглашаются, – ответил Говард, он сидел рядом с Лундстремом.
– С другой стороны, Даниэль был вправе беспокоиться, – добавил Дей. – Любой на его месте проявил бы расторопность, чтоб не бегать потом по судам.
– Допросить Питера, к сожалению, не можем, – сказал Лундстрем. – А так хочется. Гложет меня сомнение. Но не всё потеряно. Есть бренные останки Тургесена. Надо сделать эксгумацию и провести судебно-медицинскую экспертизу. А потребуется, и судебнобиологическую. Эмиль, займись… Заодно проверим, как проходило оформление завещания.
Дом под красной черепичной крышей едва проглядывал из густой зелени деревьев. Здание с парком и земельным наделом в несколько гектаров манило покупателей.
За границей усадьбы начинались поля фермеров, перелески с домами, хозяйскими постройками. Здесь протекала своя жизнь, размеренная, с привычным укладом, когда рано встаёшь и поздно ложишься, но, ни за какие блага, не променяешь независимость. Здесь люди жили с уверенностью, что Бог – их отец, а они – чада его. И какая бы скорбь ни подавляла порой, как бы холодно ни было на сердце, здесь всегда людей согревает чувство причастности к отчей земле.
Когда они подъехали к дому, маклер провожал очередных потенциальных покупателей. Попрощавшись, маклер по доброте душевной сообщил Лундстрему: выставил усадьбу на торги Даниель Сведенборг. Он теперь полноправный владелец.
– Наш пострел везде поспел, – мрачно ответил Лундстрем. – Не нравятся мне хваткие молодые люди. Хваткие и оборотистые. Легко у них всё получается. Одним днём живут, вперёд не заглядывают. Продаёт усадьбу, а сам где жить собирается?
– Может, его Стокгольм привлекает? – ответил помощник Дей. – В столице водоворот жизни, там сосредоточен капитал. А здесь… Здесь хорошо жить в старости. Или когда имеешь хороший бизнес в центре. Как его имел Питер Тургесен. Отработав день, он уезжал из шумного Стокгольма в Сигтуну и отдыхал, уединившись в тихом уголке. А Даниель Сведенборг продаст усадьбу и приобретёт в Стокгольме роскошную квартиру…
Гарри Лундстрем не любил спешки. Обычно он ходил кругами, чтобы не переполошить тех, кого он подозревал. Детектив думал о Даниеле. Не нравился ему парень. Не нравился и всё тут. Прилежный студент, трудяга, не из числа тех, кто бравирует неряшливостью вида. Сведенборг опрятен, не любитель ночных дискотек.
– Он из числа тех, кто живёт по принципу: украсть – так миллион, полюбить – так королеву, – сказал Говард, когда заговорили о племяннике. – Золотая молодёжь наших дней.
Гарри промолчал. Анализируя поведение парня, вспоминал свои студенческие годы, когда перебивался случайными заработками, но жил весело, не чурался студенческой братии. Ты мог быть самим собой, со своим мнением и поступками, но нельзя было отделяться и выглядеть белой вороной. Жили одной семьёй, могли купить на последние деньги вина, форели, поджарить рыбу и накрыть стол да с шутками и песнями в комнате с казённой мебелью и люстрой под потолком засидеться до утра. Расходились под университетский гимн: «Мы соль земли, мы украшенье мира. Мы полубоги – это постулат…».
– Послушный парень, отрада родителей. Не повеса и любитель выпить… – высказался Лундстрем, – а мы записываем его в злодеи…
– Тихий? – не утерпел Эмиль Дей. – Вы присмотритесь к нему, загляните в глаза. Обратили внимание? Его глаза постоянно в напряжении. То ирония в них, а то сразу холод клинка. Соразмерно мыслям в голове. Не-е-ет, парень не так прост.
– Полагаешь, ведёт двойную игру? – высказал предположение Говард.
– Уверен. – Держался своего Дей. – Многое в нём подозрительно. Он тонкий психолог, и выстроил свои действия по желанию сторон. Хотите, чтобы я был паинькой? Пожалуйста, буду ходить по линеечке. Мне противно до чёртиков, но если вам так нравится…
– Ты попал в точку! – оживился Лундстрем. – Родители видят в нём послушного и заботливого сына. В таком одеянии и предстаёт перед ними. Только крылышек за плечами не хватает. В студенческой среде отзывчивый, свой в доску, не пустобрёх и кутила. С нами – цепкий и безжалостный, строгий аналитик, сам себе на уме. Парень старается казаться добрым, но, в сущности, он безжалостен к окружающим, и никого в грош не ставит.
