мятый с кокардою. Обращаться в любой полицейский участок».
Поль зевнул и отбросил газету. Взгляд его упёрся в стену напротив. Слева от входа на стене помещалось два портрета. На одном из них был запечатлён полный мужчина с пропитым лицом, которое показалось князю смутно знакомым. Это мог быть не кто иной, как отец графини, это было даже видно по чуть близко посаженым глазам и другим неуловимым сходствам, которые, пусть и неосознанно, примечает всякий, видя рядом двух родственников.
Второй же, обрамлённый в позолоченную резную раму, был портретом графини. Князь поднялся с кресла и подошёл ближе. Его будто притянуло к этому изображению. Елизавета была запечатлена ещё совсем молодой, в воздушном платье пастельного цвета. Красные бусы украшали тонкую белую шею и так хорошо подчёркивали природную бледности кожи. Волосы были подвязаны двумя разноцветными лентами, опадали на плечи полупрозрачными кудряшками.
На припухлом, почти ещё детском личике выражался игривый восторг, в блеске бесконечно глубоких глаз играл озорной, полный интереса к жизни огонёк. Изящные ручки в белых перчатках держали неуверенно кружевной веер, едва прикрывая аппетитное и уже совсем не детское декольте. Картина, насколько мог судить Поль, была исполнена скверно технически, но казалось, что ангельский свет этого существа всё равно сумел пробиться через неумелые руки живописца, чтобы явить себя миру.
Князь подошёл вплотную, пытаясь охватить, впитать в себя это изображение. Его прошиб озноб, потом тут же бросило в жар. Из солнечного сплетения вниз по желудку пролилось что-то горячее и тягучее. Уста его отверзлись, и он прошептал на выдохе, чувствуя, как мир вокруг исчезает: «Déesse… Déesse grecque! [14]»
После того как Поль вернул драгоценности и деньги на место, он опустился на то же вольтеровское кресло и с час провёл в безмолвном созерцании портрета Елизаветы. Несколько раз от утомлённости взора ему казалось, что портрет оживал, что Елизавета подмигивала ему и улыбалась чуть шире. Дворецкий надолго пропал где-то в людской. Прачек и служанок, закончивших утренние дела, сморил дневной сон. За окном потемнело и стихло. И лишь мерный стук старых настенных часов напоминал Полю о том, что время не остановилось.
Наконец, когда все члены его затекли, он встал и увидел своё отражение в зеркале, которое помещалось в двери одного из шкафов.
По сравнению с портретами мрачных стариков с болезненно впалыми веками Поль показался себе необычайно свежим и красивым.
Он с удовольствием покрутился, втягивая живот, поворачивая так и этак ножку, ища выгодный угол, который он мог бы явить графине при встрече. «Неужто меня совсем нельзя полюбить?» – подумал он, и ослепляющая вспышка надежды ударила ему в виски. Щёки воспламенились, на лице сама собой расплылась улыбка.
Часы отстучали два пополудни.
Он поправлял сюртук на животе, когда боковым зрением заметил дворецкого. Тот шёл по коридору по направлению к кабинету графа. Он нёс жестяное ведро, а через руку было перекинуто полотенце.
Поль успел скрыться за косяком двери как раз в тот момент, когда дворецкий бросил взгляд в его сторону.
Когда Поль выглянул вновь, старик уже подошёл к массивной двери кабинета графа и ковырялся в замке ключом. Замок скрипнул, и дворецкий вместе с ведром исчез в кромешной темноте, которая сочилась оттуда.
Поль выполз из-за угла и на цыпочках пошёл вдоль стены, стараясь не скрипеть половицами. Он аккуратно добрался до двери и приоткрыл её.
Первое, что он заметил, это странный сладковатый запах, который распространялся по комнате. Шторы были плотно занавешены, и оттого князь едва мог различить находящиеся в кабинете предметы. Большой секретер, библиотека с ветхими корешками. Но как Поль ни вглядывался в тёмные углы, чего он не нашёл в комнате, так это дворецкого. Тот как будто действительно был призраком и, зайдя в комнату, растворился в стене. Поль ещё с минуту повертел головой, будто ожидая увидеть, как призрак вернётся в этот мир. Но этого не произошло.
Князь бесшумно прикрыл дверь и ретировался в свою спальню. «Что же у них там происходит?» Этот вопрос минут десять не давал ему покоя. Вдруг он услышал в коридоре звук и осторожно выглянул из-за двери.
Дворецкий стоял около кабинета и запирал дверь на ключ. Ведро, уже пустое, стояло рядом с ним на полу. Старик тяжело дышал. От пота волосы его склеились на лбу.
«Нет, он не призрак, – подумал князь. – Призраки ничего не боятся».
* * *
Беспощадное солнце подкатывалось к зениту и немилосердно пекло обер-полицмейстеру спину. Коричневая московская пыль лезла в глаза и рот и создавала вокруг процессии что-то наподобие тумана.
Траурный караван медленно продвигался от Пречистенки к храму Трёх Святителей. Затянутые в чёрный креп гости изнывали от жары. Некоторые дамы были поддерживаемы слугами и пребывали в состоянии, близком к обмороку. Победоносцев едва передвигал дрожащие ноги и старался не обращать внимания на щекочущие поясницу капли пота. Гроб невыносимо резал ему плечо своим острым углом. После того как он так нелепо уронил тело баронессы, совесть не позволила ему отказаться от «чести» нести гроб с покойной в числе таких же счастливчиков. «Чёртова совесть! – сокрушался про себя Виктор Георгиевич. – И что это за гроб такой громадный! Иные студенты из Петербурга сочли бы за счастье жить в таком».
Где-то позади громыхал катафалк, переговаривались уставшие гости, надрывался хор певчих и слышался гомон голытьбы, преследовавшей процессию, словно стая падальщиков. Двигались еле-еле, с остановками, и к моменту, когда дошли до храма, все изрядно выдохлись и проголодались.
На отпевании у архиерея дрожал голос, в воздухе витало беспокойство и негодование. Все шептались о невинно убиенной и скорой каре для душегубов, не забывая при этом недовольно поглядывать на обер-полицмейстера. Позднее, уже на кладбище, когда гроб закладывали в землю, один из слуг поскользнулся на грязи, и ногу его утянуло в могилу. Гроб сорвался с верёвок и рухнул одним концом вниз, раздробив несчастному голень. Его, причитающего и матерящегося, унесли прочь. Это событие окончательно убедило присутствующих, что похороны протекают дурно и что это баронессе в наказание за её неправедную жизнь.
Когда последняя лопата земли приземлилась на свежий холм и в него воткнули временный деревянный крест, будто тем самым пригвоздив баронессу к потустороннему миру, все с облегчением выдохнули.
Победоносцев извинился срочными делами и от присутствия на поминальном банкете уклонился. Теперь, когда графиня выдала ему, где прячется князь, необходимо было поехать и схватить его. Насторожило старого следователя однако то, что хотела взамен на эту информацию графиня.
– Я хочу знать, что вы успели разведать о господине Дюпре, – заявила она.
Победоносцев
