меня – и ее – обступили охранники. Она была всего лишь маленьким, беспомощным человеческим существом.
Моя рука скользнула вниз по телу. Да, какие-то рубцы и порезы остались, но самые тяжелые раны зажили. Я выжила во втором испытании.
Но я ничего не чувствовала.
Когда я очнулась, Райна рядом не было, но Мише была очень рада видеть меня в сознании. Даже, можно сказать, преувеличенно рада. К ее широкой улыбке прибавлялась толика лихорадочной тревоги. Меня принесли в тяжелом состоянии, и я пролежала без сознания несколько дней.
– Это тебя по большей части магия крови доконала, – сообщила мне Мише.
Как человек, я была к этой магии особенно восприимчива. Моя кровь была слабой, ею легко было управлять, легко обернуть против моей смертной плоти. Если тело выдерживало ее, выздоровление могло пройти быстро, но линия между выживанием и смертью, особенно для человека, была очень тонкой.
Я подумала о девочке. Какая она была крохотная, когда устроилась у меня на груди. Наверняка слишком крохотная, чтобы выдержать то, что едва выдержала я.
В оцепенении я слушала, как Мише рассказывает об окончании испытания – одиннадцать участников погибли, а значит, нас осталось двадцать девять. Даже Ибрихим непостижимым образом смог выползти в последний момент.
Мелкими глотками я пила воду, которую принесла Мише, но во рту еще было слишком сухо, чтобы заставить себя задать единственный вопрос, который меня волновал.
Я дала ей проболтать добрых полчаса, прежде чем собрала всю смелость и выдала:
– А девочка?
– Ты о чем? – не поняла Мише.
– Там была маленькая девочка.
Она криво улыбнулась и сокрушенно покачала головой:
– Я не знаю.
Мне хотелось настаивать, требовать, чтобы мы все выяснили, но слова застревали в горле.
Почему я так переживала? Не надо так. Но я не могла махнуть рукой. Не могла не думать. Я проглотила немного еды, которую дала мне Мише. Минуты тикали, я не находила себе места, как будто все, что я пыталась подавить, бурлило и волновалось внутри.
Наконец я не выдержала и встала. Все тело ныло, но, по крайней мере, я могла двигаться. Я стянула с крючка куртку.
– Ты куда? – встревоженно спросила Мише, увидев, что я накинула куртку на плечи.
– Хочу подышать воздухом.
– Но тебе надо…
Я распахнула дверь.
– …отдыхать… – закончила она, когда дверь уже захлопнулась.
Давно уже у меня не набиралось троих за ночь. Тело сердилось за это – и, пожалуй, я заслужила, – но даже для усталой меня убивать этих мерзавцев не составляло труда. Они были ленивы, и их набралось слишком много. Уже несколько недель я не бродила по этим улицам. Видимо, придурки расслабились и у них появилось чувство ложной безопасности.
Не удивлена.
Слишком наглые. Себялюбивые, прожорливые, наглые, они живших здесь людей считали за домашний скот. Я ненавидела их настолько, что наблюдать за их смертью – наблюдать, как они видят, что их убиваю я, человек, – нисколько не помогало унять мой гнев. Я лишь острее чувствовала несправедливость.
За годы я научилась зашивать эту рану, аккуратно прятать ее за всеми моими человеческими слабостями. А теперь повязка, которую я так тщательно оберегала, была сорвана, зажата в маленьких пальчиках невинно убитого ребенка.
Я не знала, как это остановить. В детстве меня научили, что кровотечение опасно. И хотя мои раны затянулись, одна глубокая, в груди, кровоточила больше, чем раньше. От этого я становилась не менее уязвима, чем от обычных ран.
Когда я вышла из Лунного дворца, я думала, что встречу Винсента. Я была уверена, что он будет меня ждать. Я видела, как он на меня там смотрел. Мне надо было с ним поговорить, расспросить про мою магию, задать вопрос о людях: откуда они появились? Как они получили людей, которые должны были быть под защитой? И почему, в конце концов, дети?!
У него наверняка были бы ответы.
И все же, может быть, именно поэтому я вдруг пошла в противоположном направлении, к человеческим кварталам.
Слова трудны. Вопросы трудны. И эта рана внутри меня кровоточила так, что Винсент бы ее почуял. Кровь потекла бы у меня сквозь пальцы, если бы он разбередил эту рану ответом, который бы мне не понравился.
Так было легче. Приносило больше удовлетворения. По крайней мере, я, провались оно все, хоть что-то делала.
Моя третья жертва смотрела на меня так, будто я сама Ниаксия во плоти. Пока свет не погас в его глазах. Я прижала его к стене в вонючем загаженном переулке, напротив паба, где он выглядывал молодых женщин. Я была не такая женщина, какую ему хотелось, но я была именно той, кого он заслужил.
Слабея, он открыл рот, и над моим лицом распространилось зловоние гнилого дыхания.
Я выдернула клинок, и вампир осел на землю.
Животное. Оставайся тут гнить в дерьме, моче и мусоре, как трупы таких же крыс, как ты.
Он ногтями процарапал мне рану на запястье. Я смотрела, как кровь выходит на поверхность, и с ней пришла новая невыносимая волна гнева.
Моя кожа, человеческая кожа, так тонка, и ее так легко прорвать. В эту секунду я ненавидела ее не меньше, чем вампира, которого только что убила. Даже больше. Может быть, это хрупкость виновата в смерти.
– А я думал, ты навещаешь нашего великого и могучего короля ночерожденных, когда убегаешь после полуночи.
Я резко обернулась, выставив меч, и увидела на крыше знакомую фигуру с крыльями. У меня стиснуло сердце – мне не нравилось, когда они летали надо мной. Может быть, я змейка, но даже змеи стремятся в укрытие, когда над головой парит ястреб.
Райн вряд ли с пониманием отнесется к тому, что я убиваю вампиров. Ни один вампир не отнесется с пониманием. Друг друга они с легкостью убивают каждый день, но никому из них не нравилось, если это делал человек.
Правда, сейчас я была не в том настроении, чтобы обращать внимание на подобные вещи.
– Убирайся.
– До чего же неоригинальный для тебя ответ.
Верно. Мне, можно сказать, неловко.
Я ничего не сказала и вытерла кровь с клинка.
Ухмылка Райна изменилась.
– Я видел, что за последний час ты убила еще двоих, – произнес он, и его голос был самую чуточку мягче, нежели я ожидала. – Ты занимаешься этим, хотя только что была на краю смерти? Многие согласятся, что это не самое разумное использование твоего времени.
Та рана в груди кровоточила и кровоточила. Его слова попали на нее, как соль, и я зверем набросилась на него.
– Плохо расходую время, говоришь? –
