было на самом деле… ну или почти все…
Пауза затянулась.
— Шевалье? — поторопил меня хозяин замка.
— Я привез бумаги, ваша милость. Вот только…
— Что? Только не говорите, что вы их потеряли? Или что у вас их забрали при аресте? — де Пьемон побелел от избытка переполнявших его чувств, а Нуаро захрустел костяшками пальцев.
И только герцогиня, возлежавшая на кушетке, смотрела на меня прямым и открытым взглядом, отчего мне внезапно стало не по себе.
— Нет, я их надежно спрятал, и никто их не забрал. Вот только…
— Что «вот только»? Господин шевалье, да изъясняйтесь уже конкретнее!
— Вот только во время дуэли я получил удар по голове и теперь страдаю временной амнезией. Другими словами, я совершенно не помню, где именно я спрятал нужные вам бумаги.
*****
— Франсуа, ах, Франсуа! Сильнее! Еще! О, мой рыцарь!
Мари была хороша в постели, но по меркам этого столетия. По моим же критериям она заслуживала максимум тройку с плюсом, и то, больше за старание, чем за умение. Практически любая из «моделей», которых я заказывал прежде, дала бы ей фору в мастерстве. Но! Она брала другим. Мари обладала непередаваемым шармом и обаянием, которые даже из дурнушки могли сделать королеву. А уж дурнушкой-то Мари совершенно не являлась.
Легкий запах пота меня не раздражал, тем более, что герцогиня сдобрила естественные запахи цветочными ароматами духов. Получилось как нельзя лучше. Ощущения, словно поймал селянку посреди благоухающего поля. Так же я совершенно не имел ничего против некоторого излишка волос на ее теле. В конце концов, это вполне естественно, и брить подмышками, да и прочие интимные части стали сравнительно недавно, а в семнадцатом столетии о таких извращениях, к счастью, даже не задумывались.
Нормальное женское тело, с естественными запахами и растительностью — все, как в моем пионерском детстве. Тогда в летнем лагере я впервые познакомился с изгибами юных девичьих тел, слюнявыми поцелуями при луне, и том непередаваемом ощущении новизны и страха, когда весь лагерь спит, и только вы купаетесь голышом в озере, а потом обжимаетесь прямо на берегу до рассвета.
Герцогиня сама пришла в мои апартаменты чуть после полуночи. В среде знати считалось вполне нормальным, когда женщина первая проявляла инициативу, причем весьма активным образом. Конечно, я удивился, что сама де Шеврез почтила меня своим вниманием. В наше время подобное назвали бы абьюзом, подали в суд и лишили состояния и репутации, особенно если инициатор — мужчина. Я в суд подавать не собирался, расслабился и постарался получить максимум удовольствия от происходящего, а сделать это было не сложно.. Против такого абьюза я не возражал.
Хорошо, что я спровадил Перпонше на эту ночь в людскую, будто чувствовал, что кто-то явится ко мне в неурочный час. Хотя я больше ждал людей барона, которые схватили бы меня и кинули в местные казематы.
— Франсуа!
— Мари! Богиня!
Надо отдать ей должное, де Шеврез старалась, как могла. Она изгибалась подо мной, тяжело дыша, я целовал ее груди с большими ареолами вокруг сосков, ее плоский живот, гладил ее все еще молодое, наполненное страстью тело, и не мог до конца поверить, что это происходит в реальности.
Герцогиня была обнажена не полностью, но ее тело, частично скрытое полупрозрачным батистовым пеньюаром, тут же отзывалось на каждое мое прикосновение. Она была создана для любви, знала об этом, и пользовалась своим знанием. Такие женщины, способные своей волей и обаянием изменить все вокруг, рушить города и страны, повелевать миром, рождаются редко, возможно, раз в столетие. Таким женщинам служат, им поклоняются, их боготворят. Но в итоге их убивают. Мэрилин тому пример.
Мне повезло, когда я уже думал, что прямо из кабинета барона меня препроводят на дыбу, где заставят рассказать правду, все кончилось относительно нормально. Мне «условно» поверили, или, скорее, лишь сделали вид, что поверили и дали пару дней на восстановление памяти и возврат бумаг, которые тут так все ждали.
На хмуром лице барона я читал разочарование и раздражение из-за вынужденной задержки, а Нуаро, судя по его нелюдимой физиономии, в принципе не верил никому. Герцогиня же внешне осталась спокойной, но именно она интуитивно вызывала во мне главные опасения. Думаю, и ночью-то она пришла вовсе не для плотской любви — какое ей дело до сомнительного наваррца — а для того, чтобы выведать все, что я мог скрывать. Ну и еще из чисто женского любопытства.
При этом я до сих пор так и не выяснил, что, собственно, это были за бумаги.
— Мой лев! — Мари томно откинулась на подушках, чуть прикрыв глаза. Вид ее разгоряченного тела возбудил во мне очередную волну желания. Я опять потянул к ней руки, благо мужских сил у де Браса хватало с избытком, но герцогиня взмолилась с лукавым выражением на лице: — Вы совершенно меня вымотали, Франсуа. Дайте же бедной девушке хотя бы минуту отдыха!
Она налила красного вина из кувшина в два небольших кубка, стоявших тут же у кровати прямо на голом полу, и протянула один кубок мне. Я выпил залпом. Надеюсь, не яд. Вино жажду не утоляло и голову особо не дурманило. Значит надо выпить больше, а еще лучше — дико нажраться. Настроение было скверным, несмотря на «ночь любви».
Я зашарил рукой по полу в поисках кувшина, нашел и начал пить прямо из горла, не утруждая себя бессмысленным переливанием в кубок. Мари следила за мной с интересом.
Вылакав таким образом примерно половину кувшина, я, наконец, почувствовал легкое опьянение и тут же «включил де Браса»:
— Вы настолько прекрасны, что хочется обладать вами каждую секунду времени! Никогда прежде в моей убогой и скучной жизни, я не встречал столь изумительного создания и даже подумать не мог, что однажды судьба смилостивится надо мной и подарит эти чудные мгновения счастья.
— Вы льстите бедной, скромной девушке, сударь, — герцогиня томно потянулась, отчего ее соски под пеньюаром обозначились четче.
Я издал рык страсти и всем видом постарался показать Мари, как сложно мне удержаться от накатившего возбуждения. Ей это явно нравилось.
— Мы должны дать вам возможность поскорее излечиться, бедный Франсуа. Нужно, чтобы память поскорее вновь вернулась к вам. Поэтому рекомендую вам постельный режим!
— Я бы век не выбирался из постели, — охотно согласился я, — особенно когда в ней находитесь вы.
— И все же, — герцогиня слегка нахмурилась, — вы