За темнотою и метелью «Террор» набежал уже так близко, что нельзя было успеть ему повернуть, а по тесноте также нельзя было пройти между ледяной скалой и «Эребусом». Этот в минуту положил все паруса на стеньгу, но суда столкнулись так, что ни один человек не устоял на ногах. На «Эребусе» переломился бушприт, слетела фор-стеньга и еще некоторые части рангоута. Оба судна сцепились, спутались такелажем и рангоутом, бились друг о друга, среди тьмы и метели, под ледяной сплошной скалой, куда несло их вместе при жестоком ветре и волнении. То подымался на волну «Террор», так что обнажалась вся подводная часть его, до самого киля, то он падал в раздол между двух огромных валов, и «Эребус» в это время, со скрипом, треском и ломкой, подымался на хребет валов. Шлюпки на бортах трещали и ломались; ветер выл, а под боком прибой к ледяной скале!
Но послушная и бесстрашная команда на обоих судах вмиг обрубила и распутала снасти, и суда разошлись прежде, чем их привалило ко льду. «Террор», на котором было меньше ломки, обогнул скалу и за нею скрылся. «Эребус» бился еще; он весь до того завален был обломками, что нельзя было поставить парусов, взять передний ход и поворотить, а между тем находился так близко к скале, что к нему долетали брызги разбивавшихся об нее волн. Оставалось одно: взять задний ход и пятиться кормою до выхода на простор. Это, конечно, при шторме, было очень опасно — да другого спасения не было. При жестокой, порывистой качке реи бились о ледяную стену, так что мачты трещали; но матросы, не зная страху, отдали грот среди рева бури, треска рангоута и гула, волнения и прибоя. Зарываясь кормой, судно взяло, однако же, ход. Волнением сорвало шлюпку, реи трещали и чертили по ледяной отвесной стене, но судно вышло к проходу, к поперечному проливу между сплошными ледяными горами, благополучно вошло в узкий пролив и там, под защитой скал этих, начало исправляться. «Террор», который между тем обогнул гору, спросил пушкой вестей. «Эребус» отвечал: «Жив!» К свету исправился он настолько, что мог опять свободно управлять парусами, и вышел из ледяного пролива.
Но на рассвете увидели еще вот что: сплошная цепь ледяных гор, оставшаяся на ветре, тянулась в обе стороны от прохода этого, и если бы не прошли оба в него на волю, а вместо того продолжали идти далее вдоль стены, то, может быть, и не нашли бы никакого выхода оттуда и были бы вовсе затерты льдами.
Одна беда выручила от другой; а коли две беды на носу, так смело хватайся за меньшую.
ТЕНДЕР «СТРУЯ»
Тяжело бывает для судов наших крейсерство у восточных (абхазских) берегов Черного моря. Тут место открытое, во все море, до самого Цареградского пролива и до берегов дунайских. Тут берега приглубые, крутые, грунт ненадежный, защиты нигде и никакой. А каково же здесь в позднюю осень или зимой?
В местах этих, около укрепления нашего Новороссийска, почасту случаются такие штормы, что их в других местах и не знают, а здесь дали им особое название: бора. Говорят, что от боры этой и на берегу ни один человек на ногах своих устоять не может; каково же терпеть бору в море, у опасных берегов, да еще при жестоком морозе!
Обыкновенно перед борой на горном хребте, который тянется вдоль бухты, показываются клочья облаков. Они вскоре отрываются и разносятся, на их место из-за гор показываются новые; а между тем налетают шквалы, покачивая туда и сюда румба на четыре. Затем налегает на залив и самая бора, вздувает воду, срывает полосами верхушки валов, крушит и ломает все.
В исходе ноября 1847 года стояли в Новороссийской бухте фрегат «Мидия», бриг «Аргонавт», тендер «Струя» и транспорт «Березань», когда налегла на малую эскадру эта бора. Для стоянки здешней положены мертвые якоря пудов по 300, и притом попарно, с грунтовыми цепями; но фрегат потащило и с этими якорями. Брошенный на помощь судовый якорь удержал фрегат саженях в 50 от мели. На тендере «Струя» лопнула якорная цепь, и тендер едва не погиб. С бригом «Аргонавт» случилось еще хуже: носовая часть его, обдаваемая брызгами при сильном морозе, до 13 градусов, стала обмерзать и от наслойки льда начала грузнуть в воду. От этого и вода, попавшая всплесками на палубу, также вся скатывалась к баку и замерзала. Вся палуба, рангоут, снасти, шлюпки — все покрылось слоями льда, который замерзал толще и толще, а нос все более погружался.
Для облегчения носовой части брига бросили два якоря, перетащили носовые каронады на корму, но этого было мало: лед замерзал горой и погружал нос. Команду разделили на три смены, и она обрубала лед — но люди не могли вынести резкого шторма при сильном морозе. Одежда на них вся леденела в четверть часа, руки и ноги костенели, брызги раз в раз обдавали и снасти и судно и людей, да тут же примерзали. Эта тяжкая работа длилась 16 часов сряду, и командир брига, капитан 2-го ранга Рюмин, не может нахвалиться терпением и спокойствием команды, говоря, что если бы матросы хоть немного исплошились в работе, то бриг погиб бы. Наконец бора затихла, и бедный «Аргонавт» поправился.
Но все это только присказка, а быль впереди. Это цветочки, а вот и ягодки.
12 января 1848 года на этом же рейде стояли на якорях: фрегат «Мидия», капитан 1-го ранга Касторф; корвет «Пилад», капитан 2-го ранга Юрковский; бриг «Паламед», капитан-лейтенант Бердеман; шкуна «Смелая», лейтенант Колчин, и тендер «Струя», лейтенант Леонов; пароход «Боец», капитан 2-го ранга Рыкачев, и транспорт «Гостогай», лейтенант Щеголев. С утра погода и ветер были непостоянны, в полдень стали показываться смерчи, погода стала стращать борой, и потому реи и стеньги на всей эскадре были спущены. Набегали жестокие шквалы, а
