1
Первые четыре года своей жизни Джеймс Генри Троттер был вполне счастлив. Он тихо-мирно жил с мамой и папой в красивом доме на побережье. У него было сколько угодно товарищей для игр и под боком — море для купанья. О чем еще мечтать маленькому мальчику?
Но вот однажды родители Джеймса отправились в Лондон за покупками, и там с ними произошло ужасное несчастье. Их обоих среди бела дня и, заметьте себе, на людной улице проглотил огромный свирепый носорог, сбежавший из лондонского зоопарка.
Вы, разумеется, легко можете себе представить, насколько неприятным это было для таких добрых людей, как они. Но если заглянуть вперед, то для Джеймса это оказалось еще более неприятным. Ведь, что ни говори, папа с мамой отделались за какие-то там тридцать пять секунд, тогда как у Джеймса, оставшегося в полном одиночестве посреди чужого и недружелюбного мира, самое плохое было еще впереди.
Красивый дом на побережье пришлось немедленно продать, а Джеймса всего лишь с одним маленьким чемоданчиком, в котором лежала пижама да зубная щетка, отправили жить к двум его теткам.
Их звали тетка Квашня и тетка Шпилька, причем надо с прискорбием сообщить, что человеческие качества обеих оставляли желать много лучшего. Это были невероятно жадные, ленивые и жестокие женщины. С самого первого дня они начали бить несчастного Джеймса буквально ни за что ни про что. Они даже никогда не называли его по имени, а обращались к нему не иначе как «омерзительная маленькая тварь», или «жалкое ничтожество», или «гнусное отродье». И уж конечно они не давали ему никаких игрушек, не говоря уже о книжках с картинками. Его комната была пустой и голой, как тюремная камера.
Все они — тетка Квашня, тетка Шпилька и теперь Джеймс — жили на юге Англии в какой-то странной развалюхе, стоявшей на макушке высокого холма. Этот холм был таким высоким, что если посмотреть вниз с любого места во дворе, то перед глазами на много миль вокруг расстилались удивительно красивые леса и поля. Замечательный пейзаж! А если выбрать верное направление, то в ясный день Джеймс мог увидеть на самом горизонте маленькую серую точку — это был дом, в котором он раньше жил со своими любимыми мамой и папой. А еще дальше, прямо за домом, виднелось и море — тоненький ободок темно-синих чернил по краю неба.
Но Джеймсу ни в коем случае и ни под каким видом не разрешалось спускаться с холма. Сами тетки никогда не утруждали себя прогулкой или пикником, и, разумеется, не могло идти даже речи о том, чтобы Джеймс отправился куда-то один.
— Стоит выпустить эту мерзкую маленькую тварь со двора, — говорила тетка Шпилька, — как он сразу угодит в какую-нибудь переделку.
И страшные наказания, среди которых фигурировало даже недельное заключение на чердак, кишащий крысами, грозили Джеймсу, если он осмелится хотя бы только влезть на забор.
Огромный пустой двор занимал почти всю макушку холма, и единственным растением во всем дворе (если не считать кучки старых и грязных лавровых кустов в дальнем углу) было древнее персиковое дерево, на котором давно уже не росло никаких персиков. А вокруг — ни качелей, ни каруселей, ни песочницы. Ни даже кошки или собаки, чтобы составить компанию бедному Джеймсу. Ведь никого из окрестных детей никогда не пускали поиграть с ним. Естественно, от такой жизни Джеймс с каждым днем чувствовал себя все более одиноким, становился все грустней и грустней. Он часами стоял посреди двора, тоскливо глядя вниз на недоступные для него леса, поля и море, стелившиеся вдалеке волшебным ковром.
2
И вот, после того как Джеймс Генри Троттер прожил со своими тетками три полных года, с ним произошло довольно странное событие. Причем это событие, которое, как я сказал, было всего лишь довольно странным, повлекло за собой другое событие, которое привело уже к очень странным событиям. А они, в свою очередь, стали причиной того, что вполне можно назвать невероятно странными событиями.
Все началось в один ужасно жаркий день в середине лета. Все трое — тетка Квашня, тетка Шпилька и Джеймс — были во дворе. Джеймса, как всегда, заставили работать — он колол дрова для кухонной плиты. А тетка Квашня и тетка Шпилька со всеми удобствами расселись в шезлонгах, попивая из высоких стаканов шипучий лимонад и следя, чтобы Джеймс не останавливался ни на минуту.
Тетка Квашня была низкорослой и ужасно толстой особой с маленькими поросячьими глазками, впалым ртом и такими белыми и отвислыми щеками, словно их долго варили в кипятке. Вся она походила на большой рыхлый кочан переваренной капусты. Тетка Шпилька, напротив, была высокой, тощей и костлявой. На самом кончике ее носа сидели очки в стальной оправе. У нее были узкие мокрые губы и визгливый голос, причем когда она злилась или волновалась, изо рта у нее летели мелкие брызги слюны.
И вот две эти отвратительные ведьмы сидели и потягивали свой лимонад, время от времени покрикивая на Джеймса, чтобы он работал быстрее. При этом каждая вслух рассуждала о том, какой красивой и обаятельной она казалась самой себе. На коленях у тетки Квашни лежало зеркало с длинной ручкой, и она то и дело поднимала его, любуясь своей гнусной физиономией.
«Я словно розочка свежа! — Квашня вздыхала сладко. — Как этот носик мал и мил, Как вьется эта прядка! А если б я чулок сняла, Все б увидали, как бела И элегантна пятка!» «Ты просто прелесть, спору нет, — Сказала Шпилька ей в ответ. — Но ты, Квашня, прости меня, Толста, как свиноматка!
Совсем другое дело — я, Милашка и красотка. Пленят любого нежный взгляд И легкая походка! А ряд зубов? А гибкий стан? (Забудем маленький изъян — Прыщи вдоль подбородка…)» Квашня взъярилась: «Ах ты, дрянь! Ты на себя получше глянь — Длинна как жердь, страшна как смерть, Костлява как селедка!
Зато достоинства мои И впрямь неоспоримы. Средь голливудских кинозвезд Я б сразу вышла в примы! Имела б дьявольский успех И зрителями в странах всех Была б боготворима!» Тут Шпилька молвила: «О, да! Ты — настоящая звезда! Роль Франкенштейна ты вполне Могла б играть без грима!»
А между тем несчастный Джеймс работал как каторжный. Жара стояла невыносимая. Он весь пропотел с головы до ног. Руки ломило от усталости. Огромный колун был слишком тяжел для такого маленького мальчика и вдобавок плохо заточен.
