что это ты такой взъерошенный? Подрался, что ли, с кем?
С многозначительной ухмылкой Стас утвердительно кивнул. Петр, слушая их диалог, недоверчиво спросил:
– Что, в самом деле подрался? А с кем и из-за чего?
– Одному западенскому бандерлогу ума вставил, – пренебрежительно поморщился Крячко.
Как поведал Стас далее, по пути к своему гаражу он увидел на прилегающем к гаражному массиву пустыре откуда-то появившийся строительный вагончик. Судя по развороченной ливневой канализации вдоль соседнего бульвара, власти решили обновить «ливневку». Когда он поравнялся с вагончиком, вываливший из него небритый тип в неряшливой камуфляжной ветровке натовских расцветок, вылупив пропитые глаза и вскинув перед собой правую руку наподобие нацистского приветствия, хрипло прокашлял с летящими во все стороны слюнями:
– С-слава Ук-краини!
Как видно, не протрезвев после вчерашней пьянки, он напрочь забыл, где находится. Но Стас мгновенно ему это напомнил:
– Ах ты, гнида бандеровская!!! «Славахэрой» вонючий! Да я тебя ща по стенке этого клоповника размажу! – и ринулся на «свидомого» алкаша.
Тот, мгновенно протрезвев и охнув: «Ой, лышенько! Це ж москаль!» – моментально скрылся за дверью.
Но от Стаса, если он чем-то возмутился, отделаться было не так-то просто. Крячко кинулся следом и, схватившись за дверную ручку, с силой рванул ее на себя. По всей видимости, удравший от него «свидомый» запер ее изнутри на шпингалет, никак не рассчитанный на ту силу, которую применил Станислав. Не выдержав такого энергичного напора, оторвался запор, и дверь с грохотом распахнулась настежь. При этом из вагончика вырвалась волна тошнотворного смога, ударившего в лицо какой-то кислятиной в смеси с самогонным перегаром, застоялым табачным дымом и нестираными носками.
Отпрянув назад, Стас увидел в недрах этого бомжатника летящего в его сторону через сизые облака смога мосластого ломовика со сжатыми кулаками. На что именно рассчитывал агрессивный «свидомый» – едва ли кто бы мог сказать, может быть, даже он сам. Но нельзя было исключать и того, что этот тип тоже, не проспавшись после пьянки, вообразил себя всемогущим и непобедимым. Причем, пока достиг двери, он успел проорать что-то наподобие: «Москалив – на ножи!» Знал бы он, что будет дальше! Едва голова излишне вспыльчивого «свидомого» сравнялась с дверным проемом, словно откованный из железа кулак Станислава стремительно соприкоснулся с его челюстью, опрокинув «гастера» навзничь и обрушив его в небытие. В вагончике, где только что стоял истошный галдеж, тут же воцарилась мертвая тишина. Лишь один рискнул крикнуть, причем на русском:
– Полиция! Спасите! Убивают!!!
– Полиция? – Крячко, доставая удостоверение, саркастично усмехнулся. – Пожалуйста! Полиция уже здесь. Значит, так, граждане бандеровцы! Сегодня же собираете свои манатки и выметаетесь отсюда ко всем чертям собачьим! Чтобы вашего духу поганого тут не было! Что, твари, небось все через эту вашу ублюдочную АТО прошли, «славахэроями» стали? А у меня, между прочим, в Луганске и Донецке родни полно. Это вы их, получается, убивали, мрази фашистские?! Имейте в виду, шкуры, завтра проверю, и если кто-то из вас к тому моменту тут еще будет мельтешить, я быстро найду, по какой статье упрятать его в СИЗО. Чемодан – вокзал – Киев. Все!
Повернувшись, он решительно продолжил путь к гаражу, сопровождаемый занудливым нытьем «славахэроев», упрекающих друг друга в несдержанности и непредусмотрительности.
Выслушав это весьма экспрессивное повествование, Орлов задумчиво нахмурился:
– Знаешь, Стас, мне кажется, ты отреагировал слишком уж жестко! Ну, конечно, они далеки от святости. Но нельзя же, согласись, оставить их и их семьи без куска хлеба?!
– Х-ха! – хлопнул себя по коленкам ладонями Крячко. – Этих палачей позорных? Пусть их Нуландша своими печеньками кормит! Ты видел, что эти паскуды творят с пленными ополченцами? В каком виде их возвращают? Зубы выбиты, ногти вырваны, кости переломаны, внутренности отбиты… Наши-то дончане так не делают! Зря ты меня в четырнадцатом не отпустил в Донецк! Я бы им там, сукам бандеровским, показал, где раки зимуют.
– Ага! Тебя – отпусти, Леву – отпусти… А кто тут будет воевать с криминалом?! Я один? – язвительно проговорил генерал.
Стас удивленно взглянул на Гурова:
– Лева, а ты что, тоже, что ль, туда хотел сорваться?
– А я что, деревянный? – сумрачно выдохнул тот. – Когда по ТВ показали донецкого мальчишку с оторванными руками и ногами, который из-за жовто-блакитных гнид на всю жизнь остался калекой, все внутри аж перевернулось… Знаешь, Петро, в чем-то ты, конечно, прав. Но далеко не во всем… Согласись, что со стороны Киева сейчас воюют нелюди, которые намного хуже, чем многие наши бандиты. И заслуживают они только одного: пули! Да, многих из них пригнали силком. Но кто их в этой самой «зоне АТО» принуждает убивать, пытать, грабить, насиловать? Это их личный выбор. Просто это уже гнилые люди, которым нет прощения, и примиренчества к ним быть не может. Так что, мон шер дженераль, Стас прав – снисходительность к «славахэроям» из «добробатов» – это неуважение к тем, кого они растоптали, искалечили, убили. И то, что наши власти частенько разводят с киевскими фашистами «муси-пуси», я не одобряю категорически, и вот почему: Донбасс воюет не столько за себя, сколько за нас, здесь сидящих. Ты не согласен?
– Согласен, согласен! – Орлов нетерпеливо замахал в ответ руками. – Все, тему закрываем! У нас другие дела, другие проблемы. Хватит об этом! Черт! Даже забыл, о чем шел разговор до появления этого восстановителя справедливости в мировом масштабе!
– Мы говорили про раритет: не вывезет ли его кто-нибудь из «шестерок» Бирюка или Лекаря на Запад через одну из стран СНГ? – суховато напомнил Лев, складывая бумаги вчетверо и запихивая их в карман.
– Ах да! Точно! Лева, ты как-то упомянул, что у профессора Дорынова имеется фотокопия папируса. Ты не мог бы с ним связаться и попросить фото и футляра, и самого раритета, чтобы это можно было предоставить таможне?
– Могу прямо сейчас связаться… – доставая телефон, ответил Гуров.
– Давай сейчас… – кивнул Орлов.
Лев набрал номер профессора и после пары гудков услышал уже знакомый, вполне бодрый и уверенный голос:
– Да, я слушаю!
Объяснив, кто и почему звонит, Лев поинтересовался:
– Вы сейчас дома?
– Да, со вчерашнего вечера. – Судя по голосу, Дорынов был рад этому звонку. – Теперь я – как в той одесской песенке: и вот теперь я стал холостой…
