что ждут его тысячи противников, или то, что совладать он с ними не сможет?
Когда он вырвался из объятий грозы, в глаза ударило солнечным светом, ослепив золотым жарким сиянием. Постепенно оно отступило, и дракон увидел поднимающиеся над далекой Тафией тонкие багрово-синие облака, что обрамляли солнечный диск с двух сторон и были похожи на клинки, окунутые в кровь.
И тут же сложились в голове знаки последних дней. Пташки, устроившие драку у окна спальни. Зеркало, треснувшее знаком Воина, знаком войны и огня — шестиугольником с тремя волнистыми линиями наискосок. Слива, лопнувшая в руках и окрасившая пальцы в цвет крови…
Чету стало спокойно. Битва его была близко.
Опустившись за дворцом, Владыка обернулся, с удовольствием потянулся и направился в купальню. Светлана с родителями и охраной ушла в город, до ужина еще оставалось время, и не было никаких причин отказывать себе в удовольствии. А уж с нынешними непростыми обязанностями по управлению городом из удовольствий оставались ему утренние тренировки, близость с женой, полеты, вкусная еда и массаж.
Массажистка Люй Кан, сманенная у императора Хань Ши, к Четери приходила дважды в неделю, к вечеру, когда все дела уже были сделаны, и долго, усердно и умело перебирала Мастеру мышцы и кости. Женщиной она оказалась честной и прямой, без раболепства, что особо было мило драконьему сердцу, а уж Светлана, которой она ежедневно разминала ноги и поясницу, нахвалиться на нее не могла. Как и ее родители.
Люй Кан с сестрой и племянником из дворца съехали почти сразу после прибытия, облюбовав себе дом неподалеку. Сестра открыла лавочку лекарственных трав и снадобий, а массажистка самого Владыки, от клиентов не знающая отбоя, как и пророчил Четери, заневестилась: то и дело ухаживать за ней принимались видные женихи, звали замуж, осыпали подарками. Однако йеллоувинька, озадаченная и непривычная к вниманию, выбирать не торопилась.
— Все хороши, да по сердцу никого, — говорила она любопытной Светлане, сильно, но аккуратно проминая ее натруженные ступни. — Я лучше вам послужу, госпожа, мужа вашего так отблагодарю. Совсем другая жизнь ведь у нас здесь началась.
— А вы не скучаете по Пьентану? — интересовалась разморенная от удовольствия «госпожа».
— Родина всегда в сердце, — степенно и тщательно подбирая рудложские слова, отвечала Люй Кан, у которой предплечье было шире Светиной лодыжки. — Но не было нам на родине счастья. Хоть руки у меня все те же были, и умение то же, и служила я не где-то, а в банях-отуро дворца императорского, и не бедствовали мы поэтому, однако же у нас отношение совсем другое. Девы знатные у нас к послушанию с детства приучены, к тому, что украшать собой дом должны и молчать. И придворные дамы такие же. Но как меж собой интригуют… ох, и могла бы я рассказать, но не буду. И к служанкам отношение такое же. Если красотой ты не наделена, то как и нет тебя. А здесь я есть. Благодаря мужу вашему, Владыке, да продлит Отец Гармонии его годы. Не верила я, что вспомнит меня, а вспомнил. Добрый у вас муж, госпожа, хороший.
Сейчас «добрый и хороший» уже лежал на теплом камне в купальне у широкого арочного окна, а широкая массажистка выкручивала его так, что он довольно стонал и покряхтывал, блаженно улыбаясь. Она каждый раз разминала его, как тесто, и мышцы становились крепче, эластичнее, и еще быстрее он мог двигаться, и мощнее бить. Глаза Чета были полуприкрыты, и пусть от удовольствия мысли текли медленно, вяло, все равно отключиться от размышлений не выходило.
Вчера в полдень во дворец, как и было велено, пришел Вей Ши. Напился воды из фонтана, терпеливо дождался Чета и прошелся с ним по тенистым дорожкам парка. Мастер ставил ему руку, учил разными способами метать ножи — и с размахом от плеча, и одним движением пальцев, срезая фрукты с веток или не задевая в гуще ветвей ни листочка. А императорский внук в промежутках между бросками рассказывал то, что хотел услышать учитель.
— Немного могу сказать, — Вей Ши, вспоминая, изящно касался пальцами лба. Тяжелая серьга раскачивалась при ходьбе, и Четери с неудовольствием думал, что будет мешать она в бою, а затем, успокоенно — что это еще одна трудность, с которой ученику не лишним будет справиться. — Девочка говорила на языке Песков только одну фразу: «…слепец великий, равный богам, семя убитого знак тебе даст…» Я услышал эти слова после того как в ее видениях показались мне исполины, которые сражались в небесах. Фигуры в тумане, выше гор, сияющие тени, словно в нашем театре теней, пяйяньги.
— Опиши их, — попросил Четери, только что один за другим всадивший шесть узких ножей в порожек дальней беседки и не задевший ни одного ствола из густо посаженного между дорожкой и беседкой апельсинового сада.
Вей прищурился, глядя на ножи и качая в руке свое оружие.
— Мне показалось, что один из гигантов имел четыре руки, а второй был окутан пламенем. Еще у одного в руках видел копье со сверкающим острием, а четвертый держал плеть из вихрей. Были там и еще исполины, но видение оказалось коротким, да и тяжело смотреть на такую мощь, может размазать. Не знаю, Мастер, что это было: метафора сознания девочки Юноти, битва из будущего или картины из прошлого. И не знаю, связаны ли с этим видением слова о слепце, — он поколебался и не удержался от любопытного: — Думаешь, о тебе она говорила?
— Бросай, — усмехнувшись, приказал Чет, и Вей, покачав на ладони тонкий и длинный нож, остановился, метнул его — и, задрав подбородок, разочарованно пошел поднимать. На зеленой траве под деревом лежал упавший ярко-оранжевый апельсин, но на него сыпались срезанные листья и ветки.
— Бросок правильный, но тебе не хватает силы в пальцах и гибкости в кисти, — отметил Чет, когда он вернулся. — Будешь отжиматься. И упражнения для запястья я тебе покажу. Но ты лучше это делаешь, чем я думал.
— Спасибо, Мастер, — коротко ответил Вей Ши, продолжая шагать рядом к беседке. Спина его была прямой, и лицо спокойным, почти высокомерным, но Четери ощущал, как нетерпеливо ждет он похвалы или очередного урока, как жаждет показать, что он умеет.
— Меня, конечно, можно назвать слепцом, ибо я многого не вижу и многого не знаю, — проговорил воин-дракон задумчиво. — Но не равен я богу, хоть Красный и отметил меня, и оказал мне честь, позволив вступить с ним в бой. Вся жизнь Мастеров — служение искусству боя, стремление сравняться в искусстве с Вечным Воином.
