сюда Алину и профессора, и глазам своим не поверил, когда увидел среди агентов, присланных из Зеленого крыла, улыбающегося до ушей Димку. Когда друзья закончили хлопать друг друга по плечам и отошли покурить, возбужденный Поляна продолжал коситься на Матвея и бухтеть:
— А я все думал, куда ты пропал? На фронт, думал, ушел, и без меня! А ты здесь… Ну ты даешь, Матюха!
— Да не мог я рассказать, — отбивался от друга Ситников.
— Секретность, понимаю, — по-взрослому кивал Дмитро. — Я сам, когда Александр Данилович с места ректора ушел, решил — а зачем мне сейчас учеба, когда война и неизвестно что будет завтра? Пошел в Зеленое крыло и написал заявление. Мол, хочу служить боевым магом, хочу умения свои в военное время на благо родины применить. Тандаджи меня сам через день к себе вызвал. «Понимаете, что это не игрушки, Поляна?» — ледяным тоном передразнил начальника Дмитро. — «Агенты работают в боевых условиях, с риском для жизни добывают информацию, боевые маги их прикрывают». А я говорю: «Понимаю, господин полковник, только если вы меня не возьмете, я все равно на фронт уйду. Но вы же знаете, что вам я буду полезнее». Ну, он еще пропесочил меня, сказал, что наглость моя не знает границ, а затем подписал приказ взять на работу. Обучали меня, — он зажмурился, — устав учил, работу в группе. Скукота! А потом сразу сюда отправили. Я уж думал, сослали, чтобы под ногами не мешался. А оно вот что!
С другом рядом было спокойнее и, что уж говорить, веселее. Но и с Димкой Матвей не имел права делиться тем, что видел во снах, да и вообще о роли своей в связи с принцессой молчал. Рассказать об увиденном он мог только Тандаджи в письменной форме и Александру Даниловичу.
За ректором, одетым в военную форму, о чем-то в редкие посещения тихо разговаривающим с герцогиней Симоновой у песочницы или у дома, а то и вовсе без стеснения обнимающим ее, наблюдать было непривычно и немного неловко. Но любопытства никто не отменял. Поляна, вздыхая, поглядывал туда, где они располагались, курил и ронял что-то типа: «Если бы я его так не уважал, я бы Катерину Степановну у него отбил, Матюха, обязательно бы отбил. А так уступаю. Надо старшим уступать, да?»
И сейчас друг попыхивал сигаретой и с мечтательным лицом наблюдал за леди Катериной и двумя ее девочками, которые копошились неподалеку в песочнице, сколоченной изнывающими от безделья охранниками.
— Слушай, Димыч, — сказал Матвей, присаживаясь и прикуривая. — Ты как далеко сейчас можешь выстроить Зеркало?
— В Иоаннесбург отсюда легко, — проговорил Поляна. Взгляд его мгновенно стал серьезным. — Дальше не пробовал, но, думаю, максимум — километров четыреста.
— И я так же, — невесело кивнул Ситников. — Значит, сдвоенный мы километров на семьсот осилим. Не больше.
— А тебе куда надо-то, Матюха? — осторожно поинтересовался Дмитро.
— Далеко, — проговорил Матвей. — Очень далеко.
Они помолчали.
— Не объяснишь? — так же осторожно проговорил друг.
— Не могу, — поморщился Матвей. — Да я и не решил еще, правильно ли это. Совет мне нужен. Думаю я.
— Важное что-то? — уточнил Дмитро.
— Очень, Димыч.
— Тогда не думай, а делай, — серьезно посоветовал Поляна.
Матвей не отвечал, решаясь. Докурил. Встал.
— Ты прав, — сказал он, доставая телефон. И, нажав на вызов, поднес трубку к уху.
Дмитро курил, не мешая и слушая приглушенные долгие гудки, которые доносились из телефона. И когда уже казалось, что сейчас связь оборвется, в трубке щелкнуло, и раздался знакомый голос.
— Да?
— Александр Данилович? — пробасил в ответ Матвей. — Мне нужна ваша помощь. Это очень важно. Вы сможете выслушать меня? — он покосился на Поляну, и тот понимающе сунул окурок в пепельницу и встал.
— Надеюсь, когда-нибудь я все узнаю, — буркнул он со вздохом и зашагал в сторону входа в бункер, то поглядывая на герцогиню с детьми, то оглядываясь на Матвея.
Через несколько минут разговора рядом с Ситниковым открылось Зеркало, из которого вышел Свидерский. Он пожал Матвею руку, заметил оглянувшуюся Катерину и, попросив «секунду», направился к ней.
Семикурсник нетерпеливо курил, глядя в сторону, но невольно прислушивался к разговору. Девочки Симоновой с радостными воплями бегали рядом со взрослыми.
— Совсем уставший, — тихо сказала Катерина.
— Вторые сутки после закрытия портала давим иномирян, — объяснил Александр Данилович. — Пока не пришли в себя, нужно отбросить от Лесовины как можно дальше. Сейчас перегруппировываемся, думал поспать, да вот, — по всей видимости, он кивнул в сторону Матвея, и Ситников едва удержался, чтобы не посмотреть на них. — Уже нужно мне уходить, Катя. Рад, что увидел тебя.
— Подожди, — попросила она. — Возьми хотя бы молока у Дорофеи. Хочешь, принесу?
— Принеси, — согласился Свидерский, и наступила красноречивая пауза.
— А меня поцеловать? И меня! — завопили девочки. Раздались смешки взрослых, и Матвей совсем отвернулся, не в силах сдержать улыбку.
— Ситников, — позвал его Александр Данилович. Матвей повернулся обратно. Катерина, оставив детей в песочнице, шла к дому — видимо, за молоком. — Я сейчас переговорю со старшим твоей группы, чтобы тебя не наказали за дезертирство, и пойдем.
Глава 9
Десятое апреля, Пески, Тафия
Четери
Владыка Четери, завершив дела и отпустив советников, подошел к окну. Солнце уже начало клониться к закату, но до сумерек было еще несколько часов. С реки Неру тек ветерок, и низко летали в небе чайки и ласточки, предсказывая к ночи дождь. Чет сам ощущал близкую грозу — и, не совладав с искушением, прыгнул в окно, разворачиваясь в дракона, и взмыл над белыми куполами и шпилями Тафии, подернутыми жарким маревом.
Он за несколько минут домчался до тяжелых свинцово-фиолетовых туч, которым до Города-на-реке было еще идти и идти, поднялся над ними, туда, где воздух был уже ледяным и насыщенным силой праотца-Инлия, завис на мгновения в кристальной тиши, раскинув крылья и зажмурившись, и с упоением нырнул в перекатывающиеся красноватыми и белыми сетками молний облака. Пусть молнии были вотчиной Красного воина, никогда они не тронули бы дитя воды и воздуха. А скорость, раскаты грома и щекочущий ноздри озон помогли сосредоточиться, обдумать то, что не мог сложить он на земле.
Вторую ночь после полета в Йеллоувинь Чету снились пауки. Море пауков, маленьких, с ноготок, в которое погружался он и не мог выплыть. Не страшны были им его клинки, и забирались они в уши и рот, царапали распахнутые глаза, хороня его под собой, не давая вдохнуть.
Мастер просыпался, глядел на спокойно спящую Светлану, и думал о том, что же ему показано и зачем. Значит ли это,
