есть да ихние мамаши. Но дело вот какое. Ведаем, что живет у тебя девка. Так вот, эта твоя…
Последняя краска отлила от щек Рьяна. Он прорычал:
– Это не его девка.
Кожевник усмехнулся и согласился:
– Не моя. Но и впрямь живет у меня сестрица. Тесно ей стало в родной деревне, так переехала в Чернобор. И что с того?
– Дык сказывают, ведьма она!
Кожевник не стал отпираться:
– А если и так, вам-то что? Вон, к лесной бабке ходите – и ничего. Чем сестрица моя не угодила?
Крик тощей бабы чуть не оглушил собравшихся:
– Ага! Слышали? Все слышали! Не отпирается даже! Сам знает!
Рад демонстративно поковырял пальцем в ухе.
– Ты жену-то свою уйми, Тихослав.
Тот уже и без просьбы одернул дуру и продолжил:
– И верно, сестрица твоя не угодила. Да не мне одному. Ну-ка, мальцы, покажитесь-ка!
Заплаканного мамка развернула силой, двое других вышли сами. И видок у них был такой, какой сам по себе не случается. Но ни Рьян, ни Рад не вздрогнули ни когда увидели старшего, усыпанного чирьями, ни младшего с ячменями под обоими заплывшими глазами. И даже средний, заросший густой шерстью, как заяц, их не удивил.
– Ну и что?
– А то сам не видишь! Думала, ты хороший мужик, Рад, а ты злодейку кормишь!
Тихослав вдругорядь заставил жену замолчать, но сказанное подтвердил:
– Пацаны божатся, что их прокляла какая-то девка.
– Какая-то, – издевательски хмыкнул Рьян.
Тихослав не обиделся, пояснил:
– Описали ее. Поспрашивали у соседей, пораскинули умом. По всему выходит, что то твоя сестри ца была. Ты не думай, Рад, мы не обиду чинить хотим. Но девку нам покажи. Надобно знать…
– А больше вам ничего показать не нужно? – рявкнул Рьян.
Но Тихослав, оправдывая имя, поднял руки:
– Мы не буяним, а правды ищем. Коли ведьма ни в чем не повинна, тут же уберемся восвояси.
– А ежели повинна, – влезла одна из наседок, защищая своего волосатого птенца, – я ей зенки-то бесстыжие выцарапаю!
Скулы северянина до того четко выделились, что вот-вот прорезали бы бледную кожу. Он не любил толпы, дураков и крикливых баб. Здесь же собралось все разом. Скажи кто еще летом, что он станет защищать колдовку, ни в жизнь не поверил бы. Ан вот.
– Катитесь вы отсюда по-хорошему, – мрачно посоветовал северянин. – Мы перед вами отчитываться не собираемся.
– Погоди, Ржавый, – охолонил его Рад. – Мы-то с тобой да, а вот людям откуда знать, что Йага мухи не обидит?
И долго бы они еще спорили, да не вышло. Потому что дверь отворилась, и на улицу выглянула заспанная лесовка.
– А зачем ее обижать, муху-то? – зевнула она.
Проклятые пацаны, все трое разом, закричали, указывая на нее пальцами:
– Она! Она! Мамка, это она!
Глава 15
За кем правда
Трех мальчишек, которых Йага сглазила у ручья, она узнала сразу. И отпираться не стала.
– Поглядите-ка! Никак виниться надумали?
Их мамки так и охнули: вот уж не ждали, что ведьма и не попробует скрыться! Одна схватилась за сердце, две другие бросились к колдовке. Свою Тихослав успел перехватить, вторая же, округлая тетка, испачканная в золе, нарвалась на Рьяна. Северянин ловко подставил ей подножку, подхватил под локти и аккуратно посадил на мокрую ступеньку.
Уже заранее догадавшись, что дело плохо, Рад негромко сказал:
– Тут люди пришли. Тебя ищут. Думают, ты пацанов сглазила.
Сказал негромко, а слышно было каждому: толпа затаила дыхание.
– Ну сглазила, – кивнула Йага.
Сказать, что в Черноборе не любили ведьм, нельзя. Но и что в ножки им кланялись – тоже. Ну ведьмы и ведьмы. К лесной бабке вон за помощью частенько обращались, об иных просто слухи ходили, дескать, поколдовывают. Но ежели никто никому обиды не чинил, то дальше сплетен и бабской драки дело не заходило. Но коль ведовица творила недоброе, проклинала и обманывала, тогда уже могли донести Посаднику. А он колдовства страсть как не любил! Он и запретил в городах и селах обращаться к темным богам. Обещал, что, ежели кого поймают, не сносить головы!
А Йага вот и не скрывалась.
– Исправила б, – посоветовал Рад. – Пока Лихо на шею не село…
Но она гордо вздернула нос:
– Дудки! Я не просто так их сглазила. Заслужили!
Ой, крик поднялся! Кто спорил, кто ругался, кто обещал поганке долгую и мучительную смерть в отхожей яме.
– Да утопить ее!
– Сжечь!
– В жертву Небу принести, авось поможет!
Йага попыталась объясниться, но куда там перекричать бушующее скопище! Рьян заслонил ее и стиснул зубы.
– Только троньте, – предупредил он.
Рад потасовки желал всего меньше. Он-то понимал, что супротив целого города троим не выстоять. А ежели и выстоять, то все одно им опосля жизни не дадут. И предложил то единственное, что могло помочь:
– Судить надобно.
Тихослав, уставший сдерживать жену, согласился:
– Усмарь верно говорит!
– Ты что?! Сын твой едва не слепым стал, а ты – судить?! – возмутилась женка.
– Без суда правды не сыскать, – уперся он. – Надобно жреца звать!
Ведьма покачнулась и схватилась за плечо северянина. Один раз она жреца уже видела и согласилась бы на что угодно, даже вернуть троице прежний облик, чтобы не встречаться с ним снова. Рьян накрыл ее ладонь своей, буркнул:
– Ну зовите, – и затолкал Йагу в избу.
И тогда-то ноги у нее подогнулись. Не поддержи молодец, не устояла бы.
– Я не хочу к жрецу, – прошептала ведьма.
Дряхлый старик до сих пор являлся в кошмарах. Он манил ее морщинистым пальцем и обещал не делать больно, но Йага точно знала, что в другой руке у него кривой нож. Рыжий долго не думал.
– Собирайся, – и пояснил, поймав растерянный взгляд: – Пожили в Черноборе. Будет. Пора уходить. Небось, за ворота прорвемся.
А и правда, что ее здесь держит? Северянин сам не из этих мест, матушка и видеть распутную дочь не захочет. Родной лес… Стыдно возвращаться в родной лес, так, может, и правда сбежать? Рьян ведь не прогоняет ее, а вместе идти предлагает. Вот только стоит ведь где-то рядом дом с лодочкой на коньке…
Ведьма проглотила слюну, но пересохшее со страху горло отозвалось резью.
– Не могу.
Рьян по-звериному вздернул верхнюю губу. Показалось, что клыки заострились, но разве такое может быть? Не перепрыгнув через нож, проклятый не обратится. Не должен… Он сжал ее плечи и встряхнул:
– Они тебя судить собираются! Ты знаешь, сколько судов ведьм оправдывали?
Йага потупилась, и он ответил сам:
– Ни одного! Ни разу на моей памяти такого не случилось!
– А
