Ревнивый дурак! Ты меня за кого держишь, а?
Рьян насупился и промолчал. От усмаря он и правда видел только добро, однако за долгие годы привык, что людям лучше лишний раз не доверять.
– Ну вот такой я человек паршивый, – процедил он.
– Нормальный, – не согласился Рад. – Просто боишься.
Тело, как водится, с головой советоваться не пожелало. Проклятый оттолкнул Рада, а кулак сам собой полетел к нахальной усатой морде. За обвинение в трусости воины с Севера могли убить на месте. Но в последний момент Рьян сам остановил руку.
– Я не трус!
– Я и не говорил, что ты трус, Ржавый! Я сказал, что ты боишься. Ты девке своей говорил, что влюбился?
Сердце пропустило удар. Рьян и себе-то того не говорил…
– Боязно? О то ж! А ты скажи, и сразу ревность как водой смоет!
Рьян стиснул рукоять костыля до белых костяшек. Он очень хорошо помнил, как о любви говорили с ним. И как он шарахнулся от той, что предложила ему свою душу и тело. На любовь ведь могут и не ответить.
– Я говорить не привычен. Все больше к делу.
Друг легонько шлепнул его по щеке, и Рьян от неожиданности мотнул головой. За такое на Севере тоже могли убить, Рад за один этот вечер заслужил себе уже три погибели.
– Ну и дурак! – повторил усмарь. – Девки-то послушать горазды! И покуда не услышат ясно и четко, я, мол, тот-то, хочу того-то, тебе обещаю то-то… Покуда не услышат, не посерьезнеют. Так что и не обижайся, когда она сядет бедро к бедру с кем-то другим. Да не со мной… Я-то что? Мне до нее дела нету! А с кем-нибудь, у кого язык лучше, чем у тебя подвешен!
Рьян поперхнулся воздухом, но промолчал. Рад принял молчание за согласие и удовлетворенно кивнул:
– Так-то! Учишь их, учишь…
Вернулся на свое место, затеплил вторую свечу и взялся за работу, а Рьян стоял у двери и думал. Наконец решился уточнить:
– Тебе до нее точно дела нет?
Рад хмыкнул как-то насмешливо и многозначительно:
– Уж поверь. Еще ни одна баба моего сердца не тронула.
* * *
Небо рыдало без передышки всю ночь. К утру подморозило, так что Чернобор засыпало мокрым снегом. В воздухе он кружился белоснежными пушинками, но стоило коснуться земли, смешивался с грязью. Только крыши оставались чистыми, напоминая о том, что не за горами холода и крыло Тьмы, которым она укроет город до весны. В такую погоду сидеть бы дома сиднем, потягивая горячий сбитень или, пусть ему, хотя бы кисель.
Рад, дай ему волю, вовсе не трудил бы Рьяна. Но северянин зазря хлеб есть не собирался. Вот и нынче он проснулся первым и решительно откинул одеяло. Да и чего разлеживаться? С колдовскими снадобьями нога заживала быстрее, чем на дворовой собаке. И больной пил их, не препираясь. Только повязку просил менять почаще, хоть та ни разу не сползла, а рана не гноилась. Но уж очень приятно было ощущать горячие девичьи пальцы на бедре, наблюдать, как Йага хмурится и облизывает пересохшие губы. Ну как ей в голову взбредет какая шаловливая игра? Рьян каждый раз замирал, надеясь на эту сладкую пытку, но не признаваясь в том даже в мыслях.
На сей раз можно было бы и вовсе обойтись без клюки. Проклятый наступал на больную ногу, почти не морщась, и подозревал, что, если бы не драка с Инваром, уже бегал бы. С другой стороны, лечение было приятным, можно и растянуть. Прихватив из сеней лопату, он вышел на крыльцо. Снега, конечно, намело не столько, чтобы приходилось расчищать дорогу, однако откинуть с прохода лишнее не помешает. Нечего грязь разводить. Но не успел он вычистить верхнюю ступеньку, как по забору заколотили.
– Отворяй, хозяин! Слышь? Усмарь! Отворяй!
Рьян, особенно не торопясь, спустился и приоткрыл калитку. Разгневанная толпа застала его врасплох, однако северянин и бровью не повел.
– Спит он. Как рассветет толком, так и приходите.
Вперед протолкалась худощавая женщина. К груди она прижимала зареванного пацана, и по всему было видно, что, прежде чем пойти разбираться, она хорошенько оттрепала сына.
– А ты нам не указывай, холоп! Зови хозяина немедля!
Назови Рьяна холопом мужчина, потасовки было бы не избежать. Но женщин северные боги бить воспрещали, потому проклятый лишь скрипнул зубами и захлопнул калитку. Вернее, попытался захлопнуть, потому что мужик, больше похожий на медведя, чем перекинувшийся Рьян, успел подставить сапог.
Северянин опустил на ступню «медведя» взгляд. Потом поднял его к бородатой ряхе и спокойно сказал:
– Второй раз не попрошу. Убери.
Однако мужик оказался поумнее крикуньи. Он не спешил сразу браниться.
– Не пори горячку, друг. Жена у меня переживает, видишь? Не в себе баба. Позови Рада, переговорить надобно.
Согласный гул толпы возвестил, что, если усмарь не встанет пред ними добровольно, они его и выволочь могут. Рьян же на пробу переступил с ноги на ногу и решил, что вполне готов к бою. Наверное, лечение после этого растянется еще немного, но в том большой беды нет. Он предложил:
– Ну попробуйте.
Но свалке начаться было не суждено. Хороший хозяин нутром чует, когда к его воротам подходит Лихо. И нутро Рада не смолчало. Усмарь высморкался так, что стены задрожали, и вышел во двор.
– Ржавый, что тут у нас?
Рьян фыркнул:
– Да вот, похоже, бить тебя пришли.
Усмарь был плечами шире любого черноборца. Чтобы он без дела махал кулаками, никто не видал, однако и проверять, насколько он в том хорош, не спешили. Он подкрутил ус и разрешил:
– Ну пущай попытают. Впускай!
Верно, пришедшие надеялись, что войдут во двор и сразу почувствуют себя увереннее. Вышло же не по их. Отрезанные от улицы высоким забором, они встали перед крыльцом и прижались друг к дружке. Оказалось их чуть меньше дюжины. Пришли семьями: три пары с сыновьями, чей-то братишка и шамкающий старик.
– Ну? Говорите, раз разбудили. Чем не угодил, добрые люди?
Рьян приблизился к приятелю и замер за его плечом, скрестив руки на груди. Добрые люди же оробели того больше, словно не два хмурых мужика перед ними, а целое войско. Но нашелся и смелый – тот самый мужик-медведь. Он тоже был не из хилых, так что засучил рукава, как принято перед любым важным делом, и открыл рот. Его попыталась перебить жена:
– А то сам не знаешь, ирод!
Но медведь цыкнул на глупую бабу и заговорил сам:
– Наперво надобно разобраться, кто повинен, а кто нет. Покамест у нас только три малых пацана
