всегда уж он ее сопровождал сам. А то отправятся в шарабане купаться, и часто оттуда заезжали ко мне на завод пить чай»[112]. Гуляя по берегам Которосли, Некрасов часто натыкался на рыболовов, под палящим солнцем сидевших с удочкой только для того, чтобы вытащить какую-нибудь жалкую плотвичку. Они представлялись ему живым подтверждением того, что русский человек терпелив, как никто другой.
В родных местах Некрасов как бы обретал самого себя:
Опять она, родная сторона, С ее зеленым, благодатным летом, И вновь душа поэзией полна… Да, только здесь могу я быть поэтом!
Но и в родной стороне Некрасова не покидали мрачные мысли:
И ветер мне гудел неумолимо: Зачем ты здесь, изнеженный поэт? Чего от нас ты хочешь? Мимо! Мимо! Ты нам чужой, тебе здесь дела нет!
Подлинным отдохновением для Некрасова была только охота. Правда, и в Карабихе он не отрывался от литературной жизни; здесь время от времени его посещали знакомые по Петербургу писатели. Племянник поэта — тогда еще мальчик — перечисляет имена А. Н. Островского, И. Ф. Горбунова, Д. В. Григоровича. Ему особенно запомнился М. Е. Салтыков-Щедрин своим сердитым лицом, зычным голосом и большой окладистой бородой. Но все-таки самыми желанными гостями были крестьяне — охотники из соседних деревень. Как и Тургенев, Некрасов говорил, что именно охотники представляют собой самый энергичный и талантливый слой русского народа. Особенно теплые отношения сложились у поэта с Гаврилой Яковлевым из деревни Шода (одновременно бывшим и замечательным оружейником). Ему посвящена поэма «Коробейники»:
Как с тобою я похаживал По болотинам вдвоем, Ты меня почасту спрашивал: Что строчишь карандашом? Почитай-ка! Не прославиться, Угодить тебе хочу. Буду рад, коли понравится, Не понравится — смолчу. Не побрезгуй на подарочке! А увидимся опять, Выпьем мы по доброй чарочке И отправимся стрелять.
Сюжет этой поэмы основан на подлинном происшествии, о котором Некрасову рассказал его приятель. Однажды на охоте Некрасов подстрелил бекаса; одновременно Гаврила подстрелил другого, но выстрелы прозвучали в унисон, и поэт не понял, что именно произошло. Он был крайне удивлен, когда собака принесла двух птиц, и сказал, что никогда ранее ему не удавалось сбить одним выстрелом двух бекасов. Гаврила только рассмеялся и припомнил, как «два бекаса славные… попали под заряд».
Некий охотник Давыд Петров — знакомый Гаврилы — заказал ему двуствольное ружье. Гаврила постарался на славу, но никакой платы не получил. Однажды Давыд встретил в лесу двух коробейников и, позарившись на выручку бродячих купцов, застрелил их. Труп одного он посадил высоко на дерево, другого же спрятал под его корнями. Выстрелы слышал пастух, но смолчал. Когда тела обнаружили, началось следствие, но убийство было признано нераскрытым. Давыд же стал богатеть и построил новую хату; правда, о его преступлении в округе ходили слухи. Однажды Гаврила сговорился с пастухом; они позвали Давыда, крепко выпили и стали допытываться у него о коробейниках. Пьяный Давыд покаялся в убийстве. Гаврила вспылил, что-де столько денег взял, а мне за ружье до сих пор не заплатил. Они с пастухом крепко избили Давыда, но о его признании даже и не подумали донести властям. Характерно, что когда Некрасов подарил Гавриле отдельное издание «Коробейников», его брат Семен перепугался: теперь дело станет известно, и всех замучают допросами.
В Карабихе можно увидеть фотографию Гаврилы Яковлева. Он одет в охотничью куртку до колен и высокие кожаные сапоги; у ног лежит собака, подаренная ему Некрасовым. Всем своим видом он разительно отличается от описанного Тургеневым Ермолая; это уже зажиточный крестьянин новой пореформенной эпохи. Фотография была послана поэту в Петербург 20 апреля 1869 года с письмом:
«Дорогой ты мой боярин, Николай Алексеевич!
Дай тебе Бог всякого благополучия и здравия, да поскорей бы воротитца в Карабиху… стосковалось мое ретивое, что давно не вижу тебя, сокола ясного. Частенько на мыслях ты у меня и как с тобою я похаживал по болотинам вдвоем и все ето оченна помню, как бы ето вчера было, и восне ты мне часто привидишься.
Полюбуйся ка на свой подарочек Юрку. Ишь как свернулася, сердешная, у ног моих, ни на минутую с ней не расстаемся. Сука важнеющая, стойка мертвая, да уж и берегу я ее пуще глаз моих. А кабы знато да ведано, когда ты будешь на которое число в Карабихе или Грешневе, так духом бы мы с Юркою пробрались бы с полями к тебе…
Коли надумаешь ты порадовать меня, то пришли мне поскорее страховым письмом, а то украдут на поште, ныне слышь больно неисправна она стала… Ныне зимою привелось мне поохотица и за лосями, трех повалил этаких верблюдов, а одного еще по черностопу угораздило убить так в шкуре неснетой вытенул 19 пудов и 7 фунтов. Прощай родимый, не забывай и нас, а засим остаюсь друг и приятель твой деревни Шоды крестьянин Гаврила Яковлев, а со слов его писал унтер офицер Кузьма Резвяков».
Последний раз Некрасов приезжал в Карабиху осенью 1874 года. Родственники нашли его похудевшим и осунувшимся. У поэта уже появились первые признаки роковой болезни, сведшей его в могилу через три года.
Русский классик французского происхождения
Григорович занимает твердое место во втором ряду русских классиков. Он и Тургенев ввели в русскую литературу тему крепостной деревни; причем Григоровичу следует отдать даже пальму первенства. Он на несколько лет опередил Тургенева. Между тем (Григорович сам признает) среди русских писателей мало найдется
