но кто из нас думал также? Потому юный и мудрый сержант Малина отправлял нас за дерево, читать, наслаждаться, вытирать глаза и возвращаться.
Что могло случиться дома за пару месяцев? Всё, что угодно, жизнь не стоит на месте и всегда готова подкинуть сюрприз, совершенно необязательно приятный. Большей части из нас везло, но на некоторых удача прокалывалась. У кого-то неожиданно умер отец. Кто-то узнал о беременности оставленной девчонки. Кому-то написали о сгоревшем доме, псе и моцике. Мало ли что случалось на гражданке за два месяца?
Письма из дома всегда долгожданны и от них никто не ждал подлянки. Если она случалась… Такое бывает, перетерпится, перемолется, мука вы йдет.
Через шесть месяцев с призыва лестница на мою «кукушку» заскрипела под напором Шомпола, решившего обрадовать меня сразу тремя письмами сразу. Шомпол вернулся с ТГ-6 и привёз почту, Шомпол всегда и во всём был откровенным: бился, так почти насмерть, говорил, так правду, а если видел письма для своих, то плевать хотел на караулы, разводящих и подождать до смены. Свой стоит на посту — отдай ему письмо.
Через несколько месяцев, уже в Красе, так же поступит посыльный Рыжий и расскажет мне о смерти моей бабушки. Через полчаса придёт разводящий и два бойца, косящиеся на меня и на мой РПК с двумя подсумками, прячущими 360 патронов калибра 5,45. Я удивлюсь, сменюсь и пропаду из реальности на весь вечер. А тогда…
А тогда Шомпол, сам того не понимая, разрешил главный вопрос половины призывников.
«Извини, мы не будем вместе».
Мне сильно хотелось использовать это письмо в сортире по прямому назначению сортира. Но вместо этого я его сжёг. Второе было от мамы, доброе и хорошее. И третье — от Кати, такое же хорошее.
На Новый, 2000-ый, Год меня и пацанов поздравили все девчонки с Катиной группы универа. Мы торчали у села Курчалой, напротив отнорка Аргунского ущелья, стояли с третьей ротой, съёжившейся до трёх четвертей взвода, и это письмо оказалось как-то очень кстати. До дома оставалось кому как, но именно тогда, впервые за полтора года, мы почуяли его запах.
Так что письма из дома были очень важной штукой в армии девяностых.
ПХД
Главная беда срочной службы девяностых — отсутствие сладкого. Сахара организмы требовали, сахара прямо просили и сраные гренки из белого хлеба с маслом и посыпанные сахаром казались блюдом от шефа-кондитера.
Где в армии находился сахар? Правильно, на ПХД. И не парко-хозяйственный день, хера.
Пункт хозяйственного довольствия? Не знаю, за всю службу не раскрыл секрет страшной аббревиатуры, да и ладно. Все и так всё понимали — на ПХД можно пожрать. А по духанке это пиздец как актуально, если честно. Возможно — сейчас мир стал лучше, военные честнее, а пункты довольствия чище, вкуснее и разнообразнее, возможно.
— Там дают колбасу, сок, яйца каждый день, — говорили деды перед отправкой нас на выезд.
Сечка, перловка, пустые типа щи, гречка-размазня, килька, ещё килька, ещё больше кильки Богу кильки, блядь. Где-то на второй недели овса вперемежку с макаронами, сваренными как каша и гороховым пюре, сваренным как суп, мы с пацанами спиздили большую банку томатной пасты. Кондовой советской пасты, по ГОСТ, сладковато-солёной, сделанной из томатов с яблоками, лучком и прочими полезными элементами питания. На кой ляд нам потребовалось уворовывать с ПХД жестянку в пару-тройку килограмм весом и прятать её в распалаге?
Да всё, как водится, было просто: с ней оказалось тупо вкуснее. Кружка с красным пюре ложилась в чей-то карман, чаем с её хозяином делился весь наш призыв и мы шли в столовку куда бодрее обычного. Да, перловка, сечка, овёс и даже горох на вкус были как кетчуп, но кетчуп есть куда вкуснее того жёма, бурды, варева для свиней, выдаваемых нам в бачках
Через пару дней деды, черпаки и редкие слоны переняли наш опыт и где-то к концу месяца томатную пасту охраняли на ПХД чуть ли не как магазины для АК в карауле.
— Ёбнулись они чтоль совсем, бойцы эти?! — злился прапорщик как-то его там с грузинской фамилией, командовавший ПХД, — на кой хер они её жрут со всем?! Захожу в палатку, у всех красные крышки с котелками, блядь! И паста проёбывается и проёбывается!
Он делился своим справедливым расстройством с командиром АГС на ПХД, в маленькой палатке, где мужики жарили себе картошку на ужин, мешая её с яйцами и копчёной колбасой. И на кой хер нам была нужна томатная паста, верно?
Волчок уволился, вместе с ним пропали всякие ништяки с балабасами, пусть и до поры до времени. Мы были духами и многого не понимали, особенно неясно было с нежеланием дембелей есть обычную еду. Кто-то, ясен пень, выёбывался, мол — неположняк дедушке общую пайку жрать, заберите ебучее масло духи, жертвую с барского плеча. Кто-то, на полном серьёзе, устал от тошноты выдаваемого говна. Кто-то чуханил, просто и незамысловато, прикрываясь какими-то дембельскими принципами и оставаясь теми самыми чуханами, которыми быть западло. В общем — девяностые превращали обычных людей в монстров, мыслящих совершенно непонятными на гражданке категориями.
А, да — балабас — нечто вкусное и, чаще всего, не из довольствия.
Через год с небольшим меня занесёт в полк. В полк — это штаб, саперы, кинологи, связисты, РМО, ядро артдивизиона и пара рот с батальонов на охранение. Меня занесёт на полторы недели, оттуда уеду к Гусю, а на полковом ПХД пацаны-повара будут смотреть на меня глазами щенков, встретивших забредшего уличного хулигана. Я упру с собой сколько-то «докторской» для комполка и спокойно, с чувством, с толком, с расстановкой, попью чайку, сделав себе и санинструктору по два бутерброда. Всё это будет потом, всё это будет, включая «нескафе», галеты и, лениво и неохотно, сыр с тушёнкой под самое увольнение.
А пока…
— Пацаны, есть что сладкое?
Пацаны, прибиравшие власть вместо Волчка, показали на мешок с сахаром. Дают — бери и не корчь из себя сноба. Кружка спала в котелке, и, став тяжёлой от белого кристаллического песка, перекочевала в карман бушлата.
Я стоял на своей любимой «кукушке», стоял и смотрел на засыпающее Первомайское, на совершенно незаметный Кавказский хребет, на светящиеся огни в горах, на начавшую успокаиваться заставу. Смотрел и медленно, ложкой, ел гребаный сахар-песок. Ел, запивал водой с фляги и думал обо всём на свете.
Было вкусно.
Зиндан
Зиндан — дырка в земле, колодец, откуда не выбраться без чужой
