идиотии и желания отдельных индивидуумов показать самих себя круче, чем имелось на самом деле.
В самом конце службы, когда наша партия увольняющихся и улетающих домой сперва не дождется бэтэр сопровождения, потом заведёт первую бэшку с толкача, спустив танкетку под холм и всё равно упустила вертушку, сподобился смешного и страшного. Страшное крылось в Ми-8, проурчавшем винтом над головами, улетая в сторону Автуров. Там стоял штаб группировки и имелся типа аэродром, где нас, покидающих Чечню, сажали на «коровы». Не менее страшным был зенитчик, сидевший у нового ВОПа и не смотрящий на нас. На нём виднелась свеженькая медалька, и страшно было из-за причины появления — ведь он сбежал с зенитки, когда требовалось стрелять, и вместо него в седле оказался наш, пэтэбэшный, Палыч. И об этом знали многие.
А смешным тут было выражение его лица, непроницаемое и наполовину скрытое откуда-то появившимися тёмными очками. Ну, да и ладно. Ведь…
— На Моздок, на Моздок…
В армейке, само собой, довелось услышать её неоднократно. И проверить правоту собственных мыслей. Никто из дембелей, тоскливо подвывавших ей на Первомайке осенью 98-го — так и не оказался в Моздоке, Ханкале или даже селе Автуры. Да и на вертушках им летать не довелось.
Так прощай, Ханкала
Снова выстрел за горою
Никогда, никогда
Мы не встретимся с тобою…
Душа требовала восполнения боевого пробела военной биографии и ИРД, инженерная разведка дорог, оказалась весьма кстати. Типа вроде круто, типа прямо на броне и в утренний туман, дрожащий густой сметаной и расползающийся на хлопья, разбрасываемые крокодилье-хищной мордой «восьмидесятки». Ты на стылом камуфлированном металле, весь сурово-неброско привлекательный воинской красотой, рядом «свои» пацаны, молчаливо-понимающие и надёжные и…
Я стоял под грибком, дневалил и готовился орать обязательное «ротаподъём!!!», когда в первый раз рассмотрел группу ИРД. Дембеля, натурально, чуть ли не занимали очередь за-ради возможности покататься в сторону пары деревушек с посёлками, морозя жопы на стали.
На броне ехала первая рота. Шесть-семь пацанов в обязательных вязаных шапках, с откуда-то найденными разгрузками вместо подсумков, в где-то занятых «вертолетных» куртках со штанами, шли в сторону автопарка. Прям как морпехи, само собой американские, воевать с парнями Саддама, не иначе. Круто, сурово, без смешков и только дымок сигарет, сигарет с фильтром, тянулся за каждым.
Я еле сдержался, чтобы не заржать. В смех тянуло неимоверно сильно. Наверное, мы тоже стали такими через год с небольшим когда фотографировались со стволами, напротив сопок и возле блиндажей. Молодость не приемлет логики с рациональностью, молодость любит черное и белое, чёткую градацию своих-чужих, хорошего-плохого, пацанского-лоховского. Наверное, сейчас порадовался бы за молодых пацанов, желающих хотя бы поиграть в войнушку там, где совсем недавно тяжёлым катком, разминающим людей в фарш, прокатилась война настоящая.
Они же не знали, что даже этот самый коровник, спустя чуть больше чем через полгода, накроет огненными укусами со стороны бородатых. Что здесь будет стоять третий батальон из Казазово, что пацаны, сейчас гоняемые ими, дембелями, к черпакам подойдут с настоящим боевым опытом. Никто не знал, а крутых воспоминаний в юности хочется всем, не хлебнувшим горя на самом деле.
Так что инженерная разведка дорог, куда пацаны, уже смазавшие лыжи домой, выстраивались в очередь, надеюсь, останется самым крутым военным воспоминанием о службе.
Хочется верить.
Письма из дома
Сержант Малина был старше нашего призыва на полгода-год и куда умнее из-за полугода в армии. Сержант Малина, явно добряк в душе, вызывал нас по одному и, отдав конверт, отправлял читать за тополь неподалёку. Ждал, пока читающий вернётся и звал следующего. Сержант Малина был мудр и знал — в восемнадцать слёзы не скроешь, их не стоит стыдиться, получив первое письмо из дома, но кто из нас думал также? Потому и…
Почтальон раньше был ровно мессенджер сейчас. Только тогда, всего четверть века назад, времени уходило намного больше. Ускоряли лишь срочные телеграммы, но срочная телеграмма в армию — возможна, но вряд ли после неё порадуешься.
Умение писать письма поколению восьмидесятых передавалось обычным путём — от старших родственников. Металл почтовых ящиков прятал в себе небольшие кусочки счастья, вести от близких и далёких людей и временами огорчали. В самом-самом детстве мы переписывались с двоюродным братом и это было здорово — находить о чем писать, рисовать что-то, а потом мы выросли, брат переехал в Отрадный и письма пропали из жизни лет на пять, не меньше. Пока не оказался в армии.
Нам шли письма, письма в обычных конвертах, большую часть службы с адресами полевой почты. По ним, по Моздок номер какой-то и ещё оной наши родители понимали — их дети снова отправились на новую войну новой России, на Кавказ, то греющийся в солнце, то рокочущий грозами.
Мы заново учились рассказывать о себе словами по бумаге, так, чтобы занять хотя бы один лист, а не страницу, чтобы дома увидели — всё хорошо, переживать сильнее обычного не стоит, нас тут кормят, обувают-одевают и вообще, рука не дрожит, письмо не на ноге убитого товарища и она, нога, не дёргается.
А ещё письма, приходящие из дома, очень хорошо показывали — кому ты на самом деле нужен, дорог, кто ждёт, а кто был лишь так, поржать-бухануть-потусить-перепихнуться. Такое понимание дорогого стоит, на самом деле, ведь только так понимаешь — кому жаль потратить на тебя денег на конверт с марко й да немного времени, а кто делает это постоянно. Да, в девяностые письма в армию вроде шли бесплатно, уже точно не помню.
Первые письма настигли нас ещё на КМБ. Можно подзабыть какие-то прочие переписки, оставшиеся в далёком прошлом, но именно первое письмо в армию забыть не получится.
Ахтырка плавилась в июньской жаре 1998-го, прибывшие сержанты-слоны уставали не меньше нашего, сержанты-деды старательно шхерились, скинув всё на них и два наших взвода, переданные сержанту Малине, жарились в самом дальнем углу учебного центра. Там торчало несколько старых раскидистых деревьев, имелось немного тени и порой поддувало ветерком. И тут со штаба посыльный принёс пачку писем. Самых первых писем из дома, полученных в ответ на наши.
Сержант Малина был старше нашего призыва на полгода-год и куда умнее из-за полугода в армии. Сержант Малина, явно добряк в душе, вызывал нас по одному и, отдав конверт, отправлял читать за тополь неподалёку. Ждал, пока читающий вернётся и звал следующего. Сержант Малина был мудр и знал — в восемнадцать слёзы не скроешь, их не стоит стыдиться, получив первое письмо из дома,
