не видел, к слову. Мне понравилось куковать наверху, и где-то в то время неожиданно понял смысл понятия «мизантропия», начав её культивировать. А вот Гафур решительно решил выбраться из трясины вечного дневального в частности и 1 БОНа в целом. А как — это уже другая история, совсем не героическая и совершенно не красивая. И там, к слову, тоже участвовало понятие «спецподразделение».
Ручка, карандаш и блокнот
— Художник, можешь сделать скорпиона/череп в берете/череп с кинжалом/патрон?!
Да, конечно могу, кто ж спорит.
Рисовал, сколько себя помню. Танки, корабли, пиратов, потому как очень любил набор пластмассовых морских бандитов от ДЗИ и «Остров сокровищ» Киевнаучфильма. Потом было многое из этого хобби, включая обязательные рисунки на уроках, рисунки на промокашках из тетрадей, попытки рисовать то Конана-варвара, то Робокопа и даже натюрморт стиля «ню» юной смугло-тонкой красоты, чашки и чужой кровати в качестве жертвенника. А вот закончилось неполным годом серьёзного обучения графику с живописью за-ради поступления на факультет ИЗО и ДПИ.
Но с ним не прокатило. Армия порадовалась эдакому офигенному таланту и встретила, раскрыв объятия, как старослужащих, так и командиров, часто путавших «рисовать» с «писать». Да-да, засвеченное как-бы умение чиркать карандашиком чётко определило будущее. Включая, само собой, погоняло. Не-не, Джокондой никто не называл.
В общем, счастье порой становилось проклятьем, и хорошо, что у нас не имелось традиций с дембельскими альбомами, честное слово. Но и без того хватало головняка.
— Манасыпов — к командиру заставы, завтра проверка, надо стенгазету!
— Художник, тебя Абу/Кузя/Осип зовёт, он блокнот купил!
— Рядовой, где обещанный товарищу старшине эскиз татуировки?!
И всё это одновременно.
Стенгазета вещь понятная, она есть наглядная агитация, а этого говна нам закрепили немало, оставаясь грузом ещё со времён Советской Армии. Стенгазета о четырёх рубриках, с обязательным флагом, горами и вообще. Тут спасала память о дядькиных боевых листках, высылаемых в тубусах от пороховых зарядов РПГ-7 с Афгана. Его конструкцию и пользовал, на автомате выводя осточертевшие БТРы, суровых воинов с АК и в разгрузках, выглядывающих в бинокль супостата, и всё такое.
БТР-ы темнели щучьими носами и светлели номерами, начинавшимися с «К». Бойцы явно готовились сражаться с орочьими ордами, а небо голубело чистотой с глубиной. В общем, всё совсем как в жизни.
Блокноты дембелей были куда хардкорнее по степени идиотизма. Дембельские альбомы с шинельным сукном на обложку, фольгой и калькой, шевронами, резанными из жести и золотистыми металлическими звёздочками с лычками, стишками, Сказкой и позированием на фото были не про нас ганцев. То ли традиции медленно вымирали, то ли мы не подпадали под традицию, чёрт пойми-разбери. Но отказать себе в блокноте с похороненным Уставом, зверскими «дедами» и летающими «духами», прапорами, напоенными добрыми дембелями водкой и красотками ефрейторшами-связистками с одних чулках да галстуке…
Дембеля не могли, не позволяла совесть простых деревенских пацанов, желающих раз в году, под водочку с пельмешами да салатом выпивать за армейку и радостно доставать память о службе. А что лучше, чем память в виде блокнота, я вас спрашиваю, а?!
Ну и, куда ж без них, татуировки, наколки-наколочки, портаки и всё такое. Проклятье и благословенье, хлеб, табак и чуть ли не икра на колбасу, в зависимости от ситуации. Никогда б не подумал, что любимое хобби окажется настолько неприятным, но так и было, пусть не всегда.
Блокнот и ручка спасали от многого. Эдакий Neverland, прячущийся под красной обложкой с какой-то дарственно-тисненной золотой надписью. Странно, но стоя посреди Дагестана конца девяностых, стоя на постах, откуда в бинокль легко рассмотреть — что там на обед у бородатых с той стороны, стоящих на их блокпосту, прекрасно рисовались тёмные взрослые сказки. Не-не, женской красоты не имелось, было не до того, да и вариант, что блокнот уведут — вырастал в разы.
Не сказать, что там имелось что-то очень красивое, не с чего. А вот атмосферных набросков оказалось вдосталь.
Зелень амазонской сельвы, колесный пароход и тварь, смахивающая на Болотную.
Город, похожий на Новиград или Вызиму из «Ведьмака», с пацанами, дающими друг другу тумаков прямо на булыжной мостовой.
Чёрно-белые толкиновские эльфы-разведчики из Темнолесья, следящие за отрядом орков, идущих через хвощи с плаунами, густо растущими у подножья деревьев-исполинов.
Темза, туман, Биг-Бен, каменный мост, выгнутый кошачьей спиной и самый натуральный кровосос, наслаждающийся кровью разбитной девчонки из Ист-Энда.
И…
В общем, в блокноте имелось много интересного и желавшего дождаться дембеля, нормального стола с лампой, плейера с наушниками, пепельницы, сигарет и кофе. Такого, располагающего к творчеству скромного уюта.
Блокнот не дожил даже до Моздока, где весной 2000-го года омоновцы забирали у меня тубус из-под порохового к ОГ или ПГ для СПГ. Блокнот у меня спёрли, увели, скоммуниздили и всё тут.
Ну, такое случалось, что тут скажешь?
Инженерная разведка дорог
Они собирались в неё по утрам, едва только светало: БТР 6-ой роты, ведь наши не работали и оставались в Красе, отделение сопровождения, само собой с пулеметчиком и снайпером, командир отделения, частенько прапорщик, порой молодые лейтенанты, ведь капитаны с майорами предпочитали побольше поспать и, собственно, сам сапёр. И его спаниель, русский бело-чёрный, в крапинку по лапам, спаниелька.
БТР катался каждое утро в сторону Аксая, кое-где останавливался, пацаны спрыгивали с брони и расходились по точкам наблюдения, занимая позиции. Само собой круто, со знанием дела и как на картинке.
Со стороны казалось смешным, если уж честно. Лапша по ушам начиналась с КМБ, где фото на память от каких-то жадных фотографов обязательно украшала «Северный Кавказ, 199…». В Ахтырях имелись сопки, между которых жил наш учебный центр, на фотках они выходили весьма симпатично. Дальше — больше, граница с Чёчней настраивала на суровый лад и в памяти сами собой всплывали нетленные:
— На Моздок, на Моздок
Две вертушки улетают
Дембелей, у дверей
Офицеры провожают
Кто придумал это простенькую песню — не знаю, никогда не задумывался и не искал её историю. Мне хватало понимания — особенно тоскливо её всегда ноют те, кому Моздок виделся лишь на страницах газет или экране телика. Первый раз в моей жизни она прозвучала гнусавым тенорком какого-то балалаешника году в 96-ом, в дворике, куда мы приходили окучивать каких-то тамошних девчонок.
Армия вообще любит настраивать на этот странноватый лад, где желание поделиться чем-то настоящим, не картинкой из кино для пропаганды, не строчками, написанными ничего не понимающим щелкопёром, не постановочными фотографиями, где… Где это самое желание порой сбегает под напором ненужных пафоса,
