соснового штакетника. Такой же, вот-вот, три года назад, мы с братом выгружали из Камаза-сцепки дедовскому родственнику, потратив весь день, кучу нервов и угандошенные футболки. Лестница скрипела под ногами и гудела где-то с середины, когда ты пёр по ней вверх. Порой оно оказывалось вовремя, особенно в эпидемию «спиздить-магазин-и-свинтить». Как-то раз мне жутко желалось шарахнуть вслед двум утыркам, скрывшимся у палаток АЗДН и третьего БОНа, сваливших сразу, как я высунулся в проём, щёлкнув предохранителем РПК.
Но главное на «кукушке» оказалось другим. Тут, в скворечнике, откуда наблюдалось только днём, ведь по ночам требовался ночник, а ни НСПУ, ни ПНВ у нас не работали. Потому ночью, оставаясь сам на сам со спящими заставой, ОМОНовским блокпостом, селом Первомайским и кое-где вспыхивающими искрами в горах, думалось. Думалось о многом, многих и будущем. Будущее, как правило, недалекое, ведь что-то там мечтать о гражданке, отслужив неполные пять месяцев — дурость дурацкая, не больше.
Там, на верхотуре, завелась привычка чиркать в блокноте, выжившем со мной первые полгода с небольшим и благополучно уведенным кем-то из поклонников рисованного ручкой трэшака, включающего обязательные сиськи, драконов, варваров с мечами и варварш с сиськами, топоры и многое другое, порой прерываемое пейзажами Первомайки и её населением.
Жаль этого блокнота, в нём остались неплохие воспоминания и странноватый мир, открывающийся с «кукушки».
Настоящий спец
Он, вроде как, пришёл к нам из спецназа. Наверное, так и было, во всяком случае — внешне новый старшина походил на спеца всем собой, от каблуков до кепки. «Роса» поверх теплых и удобных куртки с брюками, морской шарф, никогда никем невиданный и поднимающийся до глаз, какая-то совершенно крутейшая разгрузочная система… да её и разгрузкой называть казалось стыдно. Разгрузки вон, они, посмотрите на имеющиеся.
У кого имелись «химические», их хватало на многих, но за них ещё и чуть ли не дрались. У кого-то, как у бывшего старшины-разведоса, желтела на груди верхняя часть от афганского броника с карманами под магазины с ВОГами У кого-то, наиболее думающего и имевшего средства, имелись недавние «Тарзаны» и прочие чудеса русского амуниционного гения.
У нового старшины, поверх «росы» расцветки «зимний камыш», красовалась настоящая разгрузочная система из разных карманов, подсумков, подсумочков и крохотных карманулек под компас, мультитул и прочую нужную белиберду, а магазины он засаживал в них по два.
Голова с оттопыренными ушами и чуть кривовато-поломанным носом казалась маленькой для широченных плеч и крепкой шеи. Глаза старшины протыкали срочников насквозь, аки рентген и скрывать от него собственные косяки совершенно не хотелось.
Старшина приехал служить откуда-то с Северо-Запада и напоминал хищную акулу-мако, если не сказать — большую белую. Но оказался совершенно другой рыбиной…
Звонок прозвенел где-то к вечеру, ведь если старшина Маланин в распалаге второй роты или Тофик в палатке третьей казались деталью интерьера, выросшей вместе с брезентом, столбами и кольями на растяжках, то недавний спецназовец…
Он явно должен был занимать место где-то с Мазуром, Абрамом и прочими старшино-прапорщиками первого батальона в офицерско-небольшой палатке перед взлеткой и окном-проломом, выходящим на автопарк, Первомайское и Кавказ, прячущийся в бездонном небе.
Но старшина-спец ночевал с нами, с обычными ганцами разных сроков службы и вся его спортивно-спецназовская броня неожиданно показалась хрупкой, ломкой и напоминающей плохо обожжённую керамическую плитку. Ну, такую, стукни чуть сильнее, так она, с музыкально-некрасивым звоном возьми да расколись.
Иван, старший-сержант-черпак, начал совершенно презрительно трепыхать ноздрями ближе к отбою. Вслед ему погыгыкивать и заходить на вираж постебаться подхватила остальная кодла 1-97: Ваньшин братец-двойняшка Вася, товарищи сержанты Джут и Серик. Дембеля, включая Кузю, пока оставшегося с нами за охуевшесть и залёты, помалкивали, явно считая, что допиздеться из-за странноватого контрабаса и задержаться еще на пару неделек им совершенно не в масть.
Время всё расставляет на свои места. Хищные стайки призыва 2-96 потихоньку растворялись в накатывающем неизбежном дембеле, близящейся гражданке и странноватых взглядах собственных сменщиков, наших недавних сержантов и замков с КМБ. Второй роте не особо повезло, этих у нас имелось сразу четыре головы, не самых образованных, не самых гуманных, но зато плотно спаянных ростовско-ставропольским землячеством, сроком призыва/увольнения, сержантской учебкой в Шахтах и небольшим накатом со стороны предыдущих первых парней на деревне.
Эти четыре пары глаз глядели на тающий ряд дембелей аки волки на отставшую от стада бурёнку, а на старшину, как-то странновато залетевшего в нашу берлогу, смотрели не иначе как на говно.
Кочергин, единственный черпак-рядовой, терялся среди нас и не отсвечивал, судьба у него оказалась такая. А старшину… А старшину начали проверять, закидывая как-бы наводящие вопросы и стараясь наглеть в меру.
— А у вас также говённо кормили? — поинтересовался Вася.
— Почему говённо, — удивился старшина, — вас плохо кормят?
— А нет? — гнул своё Вася. — Говорят, где-то командиры пробы снимают, пока солдаты есть не сели…
Кормили нас ужасно, но старшине такое признавать не хотелось. Он уже начал что-то осмысливать и вышел, хлопнув дверью. Никого не разогнав, хотя отбой уже случился.
— Лошара, — довольно сказал один из двойняшек, — пиздец котёнку, срать не будет.
Соглашались все, даже мы, но нам было насрать. После дня на дровах, уборке и окопах, да только вчера сменившись с караула и снова заступая в него же уже завтра — накласть, кто там и как из контрактников будет себя вести и что поймает за это от рядового и младшего командного состава.
Для командира нет ничего страшнее слабости, проявленной перед подчинёнными. Старшина держался. А вот подвели его гуманность, честность и мы с Гафуровым.
Всё оказалось просто: старшина спалил нас со сном на посту. Холодало, тянуло спать, и кто сорвался первый — не вспомнишь. Он даже разбудил нас не пинками, а как-то по-человечески, похлопав по плечу. А мы ступили, сменившись и отправившись в расположение. Старшина не был в карауле, его попросили подменить кого-то из прапоров и спать он отправился домой, в палатку.
Мы попросили его нас не сдавать, он пообещал, а кто-то из наших же донёс всё товарищам сержантам. Дальше случились трэш, угар и хорошо, что никому не думалось о содомии. Скорее — товарищам сержантам в голову лезли мысли о суде инквизиции и немедленное наказание виновных. Меня на две недели законопатили ходить на «кукушку», под самую верхотуру заставу, в конуру 1,5 на 1,5 метра, а Гафура вернули в дневальные. Ну и, чего уж, нам обоим некисло так наваляли пизды.
Слухи о таком вот правосудии донесли до командиров и старшина куда-то пропал. Больше я его и
