тому причиной.
Ещё Агата говорила, что таким хорошеньким девочкам всегда просто добиться расположения. К ней всегда все тянулись – с милым личиком приятнее было разговаривать, ему проще было доверять. Она сразу же приглянулась старшегодкам: те опекали её, кто-то – один красивенький мальчик – даже пытался звать её на прогулки…
И она искренне любила и гордилась своим лицом за все блага, что то способно было ей принести. Но вместе с тем… не менее искренне порой ненавидела.
Настя почти дошла до своей спальни. Белёсое небо ослепительно сияло в окне впереди. От него резало глаза.
Настя прикидывала, куда положила кошелёчек с табаком – обратно в сумку или под матрас?
Табак-то, кстати, добывать тоже помогали старшегодки – отдавали его ей почти ни за что, искренней улыбки хватало с лихвой, – а душистым листьям она радовалась преискренне. Настя самодовольно усмехнулась своим мыслям.
Ей и вправду очень повезло уродиться такой прехорошенькой.
Широкая, жилистая рука на долю мгновения промелькнувшая перед глазами, не дала приютской успеть хоть что-то сообразить. Завизжать тоже не получилось.
Мозолистые пальцы зажали ей рот.
Настя не дошла до спальни всего каких-то пару шагов. А ведь шла она так быстро. Так нестерпимо стремилась залезть в свой табачный тайник…
Настю схватили сзади. Перехватили поперёк живота так сильно и резко, что она зашлась сдавленным кашлем. Замолотила руками и ногами по воздуху.
Но было поздно.
Ее потащили назад по коридору – в противоположную от спальни сторону. От сжимающей рот ладони несло луком. Узловатые пальцы так сильно сдавливали Настино лицо, что приютская едва могла дышать. От недостатка воздуха, от паники постепенно стала терять чувство реальности. На глазах выступили слёзы. И Настя из последних сил цеплялась за оставшиеся крупицы сознания, вытаращившись на быстро удаляющийся белый прямоугольник окна впереди. Он становился всё меньше.
И меньше…
Её уволокли в одну из комнат. Так похожую на их с Маришкой спальню.
Хлопнула дверь. Настю швырнули на пол. Колени с глухим стуком ударились о деревянные доски. В глазах заплясали чёрные точки, и она не сразу смогла набрать в лёгкие воздух, чтоб закричать.
И снова опоздала.
Мозолистая рука опять зажала рот.
А в следующий миг приютскую рывком перевернули на спину. И она отчаянно взвыла.
– Потаскуха… – глаза Терентия были налиты кровью. Мелкая красная сетка на желтоватых белках.
Он придавил приютскую к полу коленом. Свободная рука уже задирала Настин подол. Девушка забилась в его руках. Изо всех сил. Извивалась под смотрителем так бешено, будто лежала на раскалённых углях. Она визжала, но сквозь сдавившую лицо ладонь прорывалось лишь глухое мычание.
– Заткнись! – смотритель ударил её головой об пол. – Заткнись, блудливая курва!
Из глаз брызнули слёзы. Затылок словно обдало ледяной водой. Самой боли в первый миг приютская и не почувствовала. Но потом… Потом та вызвала новый рой чёрных мошек перед глазами.
Вторая рука Терентия тем временем нашарила шнуровку её панталон. И рванула вниз. Настя завизжала так, что глотка взорвалась болью. Горло будто вспороли лезвием изнутри. Но пальцы смотрителя надёжно запечатали её крик. Наружу вновь прорвался лишь сдавленный стон.
Приютская зарыдала и пуще прежнего забилась под весом Терентия.
– Угомонись, угомонись, дрянь! – рычал смотритель, стаскивая с девушки панталоны. – Ничего лучше тебя и не ж-ждёт.
Слёзы скатились по Настиным щекам на пол. Ей не хватало сил. Побитое оспой лицо смотрителя нависало над ней, было всего в паре вершков от её собственного.
Его рот нетерпеливо кривился. Он был безумен.
Она билась. Извивалась. Молотила смотрителя руками по спине. До стёртых каблуков долбила пятками паркет. Но туша домоприслужника, его грубые руки и колени буквально пригвоздили её к полу.
Силы кончались. Свободная рука Терентия нашарила под платьем грудь. Крепко сжала.
Приютская трепыхнулась в последний раз.
Силы кончились.
Настя сделала глубокий вдох. И закрыла глаза.
Пустота. И темнота.
Они всегда были её спасением.
Всегда.
– Настя! Настя!
Руки – не смотрителя – куда мягче и меньше, затрясли приютскую за плечи.
– Настя!
Она не знала, сколько точно прошло времени с того момента, как веки оградили её от внешнего мира. Но возвращаться в него отчего-то совсем не хотелось.
– Щенок!
Глухой тяжёлый стук, раздавшийся совсем близко, заставил приютскую наконец открыть глаза. Рядом, схватившись за затылок, рухнул на четвереньки Серёжа – Серый, как его звали мальчишки. Толстяк, нужно отдать ему должное, быстро пришёл в себя. Почти сразу он подскочил на ноги, занимая оборонительную позицию между смотрителем и лежащей на полу Настей.
Терентий сверлил мальчишку взглядом, сжимая и снова разжимая кулаки.
– Снаружи полно наших, – тяжело дыша, прохрипел Серый. – Вам… вам лучше отсюда убраться.
Смотритель оскалился, обнажая жёлтые зубы. Сейчас он больше походил на животное, чем на человека.
Серый стойко снёс его дикий взгляд.
Терентий сплюнул под ноги:
– Поганец! – замахнувшись, он наотмашь ударил его по лицу. – Я с тобой не закончил, – смотритель ткнул пальцем в сторону Насти. – И лучше бы тебе в следующий раз быть посговорчивей.
Настя промолчала. Лишь подняла на него совершенно пустые глаза.
Терентий осклабился, окидывая злым взглядом комнату. Серый зажимал рукой ушибленный нос.
Настя неподвижно лежала на полу.
Смотритель нарочито медленно повернулся и толкнул приоткрытую дверь. Та со слабым скрипом распахнулась.
– Ты как? – Серый повернулся к приютской, как только Терентий ушёл.
Настя, привстав на локтях, опустила глаза на платье. Подол едва прикрывал стянутые до колен панталоны.
Серый спешно отвёл от девушки взгляд, принявшись изучать стены. Его щёки и шея залились краской.
– Он… он ведь не успел?
– Не успел – что? – странным голосом отозвалась Настя.
Она поднялась на колени, спешно натянула нижние штанишки и затянула на поясе шнурок. Одёрнула платье.
– Ну… этого не успел… – толстяк замялся. – Я… Он только развязывал штаны, когда я пришёл, и…
– Слушай, шёл бы ты отсюда… – Настя поднялась на ноги. На приютского она не смотрела. – Несёшь несусветную чушь.
Серый недоумённо всхрапнул. Уставился на девушку, вмиг перестав изучать стены.
– Чего?
– Ты вроде жиг'ный, а не глухой.
– Я спас тебя! – в его голосе зазвенела обида. – Можешь не благодарить, если не хочется. Но…
– Спас? – Настя рассмеялась, отрывисто и сухо. – От чего спас, гег'ой?
Она всё ещё избегала смотреть на него. Вместо этого несколько мгновений разглядывала прилипшие к рукам лохмотья пыли, прежде чем начать медленно стряхивать их с себя.
– От… от… – толстяк был так ошарашен, что с трудом подбирал слова. – Он чуть не отымел тебя, д-дура!
Настя хмыкнула, не отвлекаясь от своего занятия. Вся эта грязь невыносимо раздражала её.
– Кто? – Настя наконец подняла на Серого
