как подсел.
После секундного замешательства она отвечает мне. Беру в чашу своих ладоней ее лицо и еле заставляю себя от нее оторваться. Заглядываю в ее глаза.
— Все будет хорошо, — пытаюсь я ее успокоить. — Я обо всем позабочусь, хорошо?
— Меня пугает неизвестность, — отвечает она, всматриваясь в мои глаза. Что именно она там ищет, не знаю, но очень хочу, чтобы нашла.
— Просто доверься мне, — настаиваю я, легко касаясь ее губ в новом поцелуе.
— Хорошо, — наконец сдается она, когда я уже почти потерял надежду.
Дышать становится легко.
— Дорога будет долгой, так что тебе лучше перебраться на заднее сидение и поспать, — предлагаю я.
— Ладно, — соглашается она, и я, быстро выскочив из машины, помогаю ей пересесть.
Вернувшись на свое место, перевожу зеркало заднего вида на нее. Снимаю куртку, что взял у Стима, и, повернувшись, накрываю ее.
— Ни о чем не переживай, — бросаю я, прежде чем завести машину и выехать на автостраду.
Продолжая бросать на Киру взгляды, мыслями возвращаюсь к тому, кто может запросто выгнать меня взашей. Комаров был моим первым командиром и тем, кто спустил меня с небес на землю. Он ушел в запас после того, как потерял на задании ногу. Точнее, он бы не ушел, его выгнали, как он сам говорил.
Не знаю, сколько лет его не видел. Много. Он не был тем, по кому можешь скучать, так что если бы не эта ситуация, то я бы и дальше о нем благополучно не вспоминал.
Предугадать реакцию Комарова сложно. Человек он неоднозначный. Может и обнимать кинуться, а может и солью засадить, так что еду с Малышкой к нему на авось.
В одном уверен: за Кирой он присмотрит, как только узнает, в чем дело. Военную верхушку он на дух не переносит.
Через пять часов, когда уже на горизонте появилась светлая полоса, я наконец вырулил на дорогу, ведущую в его деревню.
Домов здесь было мало, но, несмотря на раннее утро, селяне уже гнали по улице скот на выгул, с интересом поглядывая на нашу машину.
Спросив дорогу у одного такого заинтересованного мужичка, я наконец остановил машину перед деревянными слегка покосившимися воротами. Оглянулся на все еще спящую Малышку и решил, что первую встречу лучше произвести без нее. Тихо вылез из машины и направился к калитке.
Звонка нет, стучать смысла не вижу, захожу и иду к дому.
— Еще шаг — и всажу пулю прямо в затылок, — слышу грозный голос за спиной. Ну что ж, могло быть и хуже.
— Ты ни черта не изменился, — бросаю я, поднимая руки. — Спасибо, хоть предупредил.
— Любопытство, знаешь, — усмехается он. — Скучновато здесь, вот и захотел узнать, кто тот смертник, что под моими воротами паркуется.
— Да, у вас тут мало кто может припарковаться, — отвечаю, продолжая держать руки поднятыми вверх, — разве что только велосипед.
Слышу за спиной его смешок.
— Это да, — соглашается Роман. — Ты чего пожаловал? Не говори, что соскучился. Не поверю.
Опускаю руки и медленно поворачиваюсь лицом к нему. Точно, не изменился, даже безногий он все так же излучает силу и авторитет. Пугал он нас, молокососов, в первое время не на шутку.
— Мы плясали, когда узнали, что ты ушел, так что это вряд ли, — бросаю я, следя за его реакцией. Никакой лжи, не тот он человек, которому можно безнаказанно соврать.
Комаров прожигает долгим внимательным взглядом и наконец усмехается.
— Уж я-то как был рад от вас избавиться, салаги желторотые, — он наконец откладывает ружье к себе на колени.
Комаров подъехал ко мне со спины на коляске, и я ничего не услышал. В этот момент, не знай я Комарова, засомневался бы в своей компетентности. Он был лучшим из лучших, когда я еще пешком под стол ходил. Хотя, не скрою, все равно ударило по самолюбию.
— Чего кривишься? — спрашивает Роман, и я по его ухмылке понимаю, что он знает ответ. — Что, хотел полюбоваться на меня подряхлевшего? Я таких, как ты, даже на смертном одре одной левой сделаю, — бросает он, приподнимая бровь, мол, попробуй возрази.
И, будь я глупцом, последовал бы его призыву. Точнее, не будь у меня на заднем сидении спящей Малышки…
— Не сомневался, что найду тебя в форме, — отвечаю я, заставляя себя не вестись на его провокацию, — потому за помощью к тебе и пришел.
После моих слов у Комарова лицо изменилось и глаза заблестели. Сердце колет чувство вины. Хоть он и пытается скрыть свою реакцию, но я тоже не лыком шит, заметил.
— Что у тебя? — спрашивает он, все так же продолжая сверлить меня взглядом.
— Тебе понравится, — говорю я и оборачиваюсь в сторону калитки, куда вытаращил глаза Комаров. Там стоит Кира, удивленно оглядывающая нас.
Встречаюсь взглядом с бывшим начальником.
— Твоя? — спрашивает он странно смущенно.
— Моя, — отвечаю уверенно.
Глава 23
Кира
Просыпаюсь будто от рывка. Поднимаю взгляд в поисках Савы, но место водителя пусто, и его нигде нет. Тело затекло от неудобной позы, так что я еле приподнимаюсь и оглядываюсь. Мы остановились в какой-то деревне. Одиноко стоящие дома с перекошенными оградами и заросшими участками странно контрастируют с шикарными особняками за высоченными заборами. Где мы? И куда подевался Сава?
Выждав несколько минут, выползаю из машины. Не захлопываю дверь, мало ли что. Вижу приоткрытую калитку, перед которой Сава и припарковал машину, и решаю туда заглянуть.
Сава разговаривает во дворе с мужчиной в инвалидном кресле. Напрягаюсь, увидев на его коленях ружье.
Кто он? Что мы тут вообще делаем?
Вдруг Сава, будто почувствовав меня, резко поднимает голову, встречаясь со мной взглядом.
— Твоя? — слышу отчетливо вопрос незнакомца.
— Моя, — отвечает Сава. Глупое сердце в груди делает кульбит. — Кира, проходи, познакомься, это мой бывший командир — Комаров Роман Васильевич, — кивает он в сторону мужчины.
Несмотря на то, что сидит в кресле, он окидывает меня взглядом сверху вниз. Сразу видно, что военный, по выправке и натренированному телу. Я бы сказала, что даже слишком натренированному для человека в его положении.
— Здравствуйте, — блею я под его строгим взглядом.
Меня явно оценивают. Как строгий отец невесту своего сына.
Откуда появилось это сравнение?
— Это моя Кира, — продолжает Сава, а у меня от его характеристики в горле встает ком.
Так и хочется спросить, что именно он имеет в виду? Что для него значит это его «моя Кира»?
— Не скажу, что мечтал вас увидеть, — бросает Роман Васильевич грубо, — но проходите, раз уж пришли, — развернув кресло, он катится в сторону дома.
В
