мне вымыть руки.
Неважно. Я опускаю всю руку в краску, чтобы она пахла хоть чем-нибудь. Пока есть запах, я существую.
13
Наконец-то Чэн Чуньчинь согласился привести ее к себе.
Вдвоем они пропетляли через бетонные джунгли Бангка и оказались перед темно-зеленой железной дверью с налепленным на нее объявлением на розовой бумажке. За дверью оказалась спиральная лестница. Вместе они переступили через порог. Стены были сырые; из них торчали ржавые опоры перил.
Тройной Че шел первым, позвякивая ключами, и звук эхом отдавался от стен. Иви поняла, что крепко сжимает кулаки, и заставила себя разжать их. Опасливо огляделась по сторонам.
Они поднялись на пятый этаж. С обеих сторон лестничной клетки находились двери. Чэн Чуньчинь свернул влево и остановился перед аккуратной железной дверью – рядом стояла деревянная подставка для обуви. Он явно любил порядок и чистоту.
– В Бангка обычно шумно, но тут достаточно тихо, – сказал он. Сбросил шлепанцы. – Обувь снимай тут.
Он отпер наружную и внутреннюю железные двери и открыл сетчатый экран.
Их приветствовало несколько ленивых «мяу». Упитанная кошка подошла ближе, обрадованная появлением хозяина; увидев гостью, она возмутилась. Иви широко распахнула глаза, и они с кошкой уставились друг на друга.
– Сокровище мое, ты по мне скучала? – Чэн Чуньчинь, заботливый хозяин, подхватил кошку на руки. Та мяукнула и обвисла всем тельцем, удовлетворенно мурлыкая. – Ее зовут Лара. Видишь, какая ласковая?
Иви поводила носом, ощущая некоторое удивление. Обоняние не выказывало никаких признаков активности.
– Заходи, – сказал Чэн Чуньчинь с нажимом. – У меня тут чисто.
Она не знала, что чувствует: разочарование или облегчение. В мозгу замелькали картинки с их последней встречи с Кэндис Фан.
* * *
Кэндис упоминала о том, что для большинства животных нюх – основной способ взаимодействия с окружающим миром. Это касается и младенцев: самое первое и самое развитое из человеческих чувств – обоняние. На двенадцатой неделе беременности плод уже различает запахи различных веществ в амниотической жидкости. А вот зрение полностью формируется только к седьмому году жизни.
– …Если спросить человека, каким из пяти чувств он готов пожертвовать, обычный ответ – обоняние, – сказала Кэндис, протягивая Иви коробочку с эфирными маслами, расставленными в форме сот. – Большинство из нас не ценит свой нюх. Девять с половиной из десяти не считают его важным. Они не понимают, что обоняние – один из наших главных инстинктов, имеющий огромное значение.
Иви как раз это понимала, и очень хорошо. Запах лежал в основе ее восприятия мира, был ее эпистемологией, хотя и редко позитивной. Большую часть времени ее чувствительный нос испытывал отвращение, а взаимоотношения, которые благодаря ему формировались у нее с людьми и вещами, редко оказывались приятными. Фрукты напоминали ей о диабете, аммиак – об отказе почек, обложки книг – о теплой крови. Она снова подумала про обонятельный тест Роршаха. Возможно, если узнать, какие запахи человек любит, а какие ненавидит, что привлекает его, а что отталкивает, можно составить представление о его внешности, характере и биографии. Рассказать его историю.
Запахи обязательно должны играть роль в криминальном профайлинге.
Чэн Чуньчинь не любил плавучие рынки – говорил, что терпеть не может запах гнилой воды. Они ходили на такой лишь однажды: купить тофу-пудинг с имбирным сиропом, на который в ту неделю была распродажа. Тройной Че обожал есть горячий тофу зимой и восхищался особенностями рецепта – острым ароматом имбиря и насыщенностью бобового курда. Он говорил все громче и громче, пробиваясь сквозь толпу, следуя за своим нюхом.
Беседовать в таких условиях было нелегко. Люди терлись друг о друга. Приходилось прилагать усилие, чтобы удержаться на ногах, но постепенно они приближались к цели. Дышать тоже было трудно – все словно боролись за лишний глоток кислорода. Люди средних лет имели в этом соревновании некоторое преимущество – они бесцеремонно проталкивались вперед, словно дикие звери. Детишки, которых отправили за покупками родители, петляли, словно рыбки в воде, по скользкой грязи. «Пропустите!» – выкрикивали они, ныряя кому-нибудь под ноги. Несколько таких протиснулось мимо Иви.
Она старалась не отставать от Тройного Че, но не очень преуспевала. Полы его пальто развевались где-то вдалеке, он уже почти скрылся из виду. Иви поднялась на цыпочки, высматривая его, но ее рост был меньше, чем у большинства тайваньских женщин.
Оставалось только двигаться вместе с потоком. Наконец она остановилась перед прилавком, за которым мускулистая торговка продавала мясо. Она как раз рубила тушу на колоде. Иви сделала глубокий вдох, впитывая запах крови – запах, который пробуждал ее глубинные инстинкты, вызывал к жизни животную сущность…
– Эй, сюда! – Чэн Чуньчинь внезапно возник у нее за спиной. – Поторопись, а то всё распродадут.
Иви обернулась. Он взял ее за руку и повел за собой. Никогда еще они не оказывались так близко. Иви впервые ощутила его запах.
* * *
Чэн кивнул головой на полку с обувью. Иви наклонилась и достала оттуда пару голубых тапочек. Они выглядели чистыми, как новенькие.
Она подняла голову, и кровь отлила от ее лица.
– Добро пожаловать в мой замок.
Вид, который Чэн до этого перегораживал своей спиной, теперь был полностью открыт. Картины маслом – большие и маленькие, вертикальные и горизонтальные – заполняли квартиру от пола до потолка. Их не было разве что на диване и на холодильнике.
Одна привлекла внимание Иви: раздетая женщина с руками, связанными за спиной. Она извивалась от боли, безуспешно пытаясь выбраться за рамки картины. Ее рот был искривлен в ужасе, она словно кричала или пыталась вздохнуть. Ее преследовал мужчина в белой маске; в одной руке он держал отрубленную человеческую голову, а в другой – нож.
Иви посмотрела на следующую. Голая женщина, полностью обездвиженная. Хотя щиколотки у нее были связаны, колени она развела в стороны, и из гениталий торчали скальпели и трубки, засунутые туда с тонким и безжалостным чувством пропорций. Тройной Че превратил ее венерин холм в хвост павлина.
Иви медленно разогнулась и перевела дыхание.
Она рассматривала одну садистскую картину за другой. Каждая отражала тягу к изуродованным, связанным человеческим телам; фантазии о насилии над женщинами.
Она готовилась увидеть нечто подобное. Но уменьшенные репродукции, которые показал ей хозяин прачечной, были куда менее впечатляющими, чем эти полноразмерные картины, покрывавшие все стены в квартире, превращая ее в подобие галереи или музея. Например, портрет в натуральную величину: голая женщина, истекающая кровью на диване. Ее внутренности сползали с края подушки, как часы на картинах Дали.
Потрясенная, Иви стояла в дверях, не зная, как заставить себя
