что сам меня выбросил из Лиги. И все это слышали. Право такое у тебя как у председателя имеется, так что я свободен. Открывай дверь, идиот!
Он стал бить в запертую дверь кулаком, а председатель, вытащив из-под плаща пистолет с черной рукояткой, провозгласил:
– Ты никуда не уйдешь до тех пор, пока не продемонстрируешь нам свое приобретение!
Бунтарь, помахав открыткой издалека, заявил:
– Доволен? Могу теперь идти?
Он снова стал тарабанить в дверь, а председатель навел на него пистолет.
– Предупреждаю, прекрати этот бедлам. Иначе…
– Что иначе? – послышался голос его оппонента. – Выстрелишь? Да ты трус, каких поискать. Кто-нибудь поможет мне разнести эту чертову дверь? Или вы все такие же трусы?
Сначала один, а потом другие члены Лиги, сняв маски и сбросив плащи, присоединились к отщепенцу. Похоже, на моих глазах происходила домашняя революция.
Председатель, руки которого начали дрожать, завизжал:
– Всем вернуться на свои места…
– Иначе что? – выступил вперед обладатель сочного баса. – Ты видишь, Лига перестала существовать, потому что она, согласно выдуманным тобой же статутам, должна включать тринадцать членов. Теперь, после того, как мы объявили о своем выходе, их всего десять…
«Девять», – мысленно поправила я. С учетом кончины месье Шахрияра всего лишь девять.
– Значит, – ликующе подвел он итог, – кворума нет и не предвидится, ведь принимать новых членов должны как минимум двенадцать человек, а их нет и не будет. Никогда теперь не будет. И это, согласно статутам, означает одно, и это ты, сестра, как председатель должен знать назубок: если кворума нет на трех заседаниях подряд, то Лига считается распущенной. Вот что вас всех ожидает, идиоты!
Грянул выстрел, причем так неожиданно, что я, как и все прочие, подскочила от ужаса. А потом, практически сразу же, второй.
Бунтарь, схватившись за живот, стал оседать на пол, его подхватил один из его единомышленников. Председатель же, бросив на стол пистолет, запричитал:
– Я не хотел в него попасть. И, вообще, это случайно вышло. Я не знал, что он заряжен.
Ну, типичные отмазки трусливого убийцы. Хотя, если он желавшего уничтожить Лигу субъекта только ранил, то и не убийца.
Но все равно трусливый.
Возникла вселенская паника. Одни бросились к уже лежавшему на полу и хрипевшему, пуская кровавую пену на губах, бунтарю, другие пытались привести в чувство председателя, с которого кто-то стащил носатую маску, и я увидела физиономию растерянного, до смерти перепуганного старика с седой бородой и лысым черепом.
Другие же вопили, причитали, совещались, кого стоит сначала оповестить, полицию или врачей.
Нашелся и умник, который наконец-то разблокировал дверь и первым выскочил из зала заседания. Я, осмотревшись и поняв, что делать мне здесь больше нечего, никем не задерживаемая, вышла прочь.
И, уже переступив порог, почувствовала, как на что-то наступила. Присмотревшись, я поняла – это та самая открытка, которой размахивал теперь уже раненый бунтарь и которая, выпав из его руки, приземлилась у двери, чего, по всей видимости, никто по причине всеобщей паники не заметил.
Коридор так и манил меня, и я, услышав, как тот, кто вышел первым, громко диктует в мобильный адрес, видимо связавшись с полицией или медиками или и с теми, и с другими, поняла: уходить надо прямо сейчас, потому что оставаться на месте очередного преступления опасно.
Хотя бы потому, что полиция явно положит конец активности Лиги Леонардо (или все же Лодырей и Лузеров?), заставит всех присутствующих снять маски и показать документы.
А вот этого делать я совсем не хотела.
Снова взглянув на лежавшую под ногой открытку, я быстро нагнулась, подняла ее и сунула под плащ, от которого следовало избавиться при первой удобной возможности.
Как, впрочем, и от носатой маски с треуголкой.
Я быстро зашагала по коридору к выходу, уже приняв решение: была не была, но надо попробовать. Тем более что – прямо как в романе приснопамятного Дэна Брауна – у меня в руках оказался первый ключ, и это при том, что я за ним совершенно не охотилась и, более того, не имела до сегодняшнего дня, вернее, ночи представления обо всех этих открытках.
В отличие от всех этих леонардистов.
Без малейшего труда разблокировав входную дверь при помощи рубинового перстня месье Шахрияра, я скользнула в ночь и на ходу стянула с себя плащ, треуголку и маску, крепко держа в руке открытку этой самой Лизы Ф.
Той самой, которая якобы была причастна к подмене самой знаменитой картины в мире больше ста лет назад.
Интересная, наверное, была особа: я бы не прочь с ней познакомиться. Жаль, что она уже век или около того мертва.
Свернув маскарадный наряд в большой ком и не без труда засунув его в сточное отверстие под бордюром, я взглянула на открытку.
Что же, мой визит на заседание этой смехотворной Лиги Леонардо (или кого бы там ни было) не прошел даром.
Я – в лучших традициях Дэна Брауна – обрела ключ, который мог меня никуда не привести, а мог сделать обладательницей самого известного и дорогого шедевра мира искусств.
И я приняла решение.
Отыскать подлинник «Моны Лизы».
Лиза Ф. Годы 1909–1918
– Женщины ровным счетом ничего не понимают в искусстве, – раздался глубокий мужской голос.
Лиза, стоявшая около стены, на которой висели три ее работы, обернулась и заметила статного светловолосого красавца с надменным выражением лица. Причем, судя по тому, как пристально он смотрел на нее своими серыми глазами, при этом говоря с низеньким бородатым толстяком, эта реплика предназначалась именно ей.
Лиза, тряхнув головой с короткой, в суфражистском стиле, стрижкой, бросила на него насмешливый взгляд и громко ответила:
– Месье, вы действительно так считаете?
Блондин, которого она и раньше видела здесь, на Монмартре, в пристанище бедных, неизвестных, но подающих надежды и крайне честолюбивых молодых (и не очень) художников Бато-Луавр, но не знала, как его зовут, усвоив, что он отпрыск крайне богатого семейства, видимо, из разряда маменькиных сынков, которые, не будучи наделенными талантами, не придумали ничего лучше, чем проматывать родительские миллионы, вообразив себя знатоками искусств, прервал беседу с бородачом и ответил:
– Увы, да, мадемуазель. Понимаю, вам как женщине горько слышать такое, однако вы и ваши соплеменницы не только ничего не понимаете в искусстве, но и не можете творить. В отличие от нас, мужчин!
И он махнул рукой на другую стену, где во время сегодняшней выставки выставлялись работы молодых художников. Конечно, все они, как и обитатели Бато-Луавр, были мужчинами. Женщины там тоже появлялись и даже жили, только это были дамочки особого рода, наподобие размалеванных, хохочущих кокоток или тихих, покорных «синих
