когда же я буду председательствовать?»… Через час я узнаю, что Хомяков вечером уезжает к себе в имение.
Хомяков чувствовал свою ответственность за эффективность работы Думы. Он жаловался на те препоны, которые ставил законотворческой работе депутатов Государственный совет. Хомяков докладывал об этом императору без особой надежды, что это хоть как-то исправит положение. Председателя Думы возмущало отсутствие такта со стороны правительства. Неприятие накапливалось. К 1910 году он произносил фамилию Столыпина с явным раздражением.
Хомяков открыто не соглашался со многими решениями столыпинского кабинета. Это касалось ключевых вопросов правительственной политики. Так, Хомяков был противником аграрной реформы: у него был свой взгляд на деревню, соответствовавший славянофильскому наследию семьи. Он категорически возражал против репрессивной политики властей. 16 сентября 1909 года в интервью корреспонденту газеты «Речь» он, в частности, говорил:
Совершенно не понимаю, кому нужны все эти казни?.. Точно довешивают! Прошло уже 5 лет, как были совершены многие из тех преступлений, за которые теперь казнят… Я не думаю, чтобы казни дали особое удовольствие и тем, кто вешает. И главное, пользы от них нет никакой. К чему же это нужно?
Хомяков был независимым человеком. Он не следовал партийной догме, не подчинялся решениям начальства, не скрывал своих взглядов. Им стали тяготиться – в руководстве Думы в том числе. «Хомяковский период» работы Третьей Думы подходил к концу. Финал оказался весьма бурным. 2 марта 1910 года П. Н. Милюков в очередной раз выступил о внешней политике России в связи с обсуждением штата Министерства иностранных дел. Это был традиционный прием лидера кадетов. Бюджетные вопросы позволяли выйти на обсуждение проблем, формально не подлежавших ведению депутатов. Это поспешил отметить содокладчик Милюкова от бюджетной комиссии П. Н. Крупенский, процитировавший Основные государственные законы Российской империи: «Государь Император есть верховный руководитель всех внешних сношений».
Хомяков тут же осадил Крупенского:
Я должен сделать… замечание. Направлять прения, останавливать ораторов и не допускать ораторов говорить то, что по закону им не предоставлено, возложено на председателя Государственной думы (рукоплескания слева и в центре). Я глубоко убежден, что Государственная дума сознательно избирала своих председательствующих. Я думаю, что выбранные вами председательствующие не хуже каждого из членов Думы знают ст. 12 Основных Законов, и всякий председательствующий не допустит в этой зале ни единого движения вопреки этой статье. Ни единое постановление, ни единое пожелание, ни единый переход, указывающий на направление политики, здесь допущены не будут, ибо это есть прерогатива монарха, которой никто здесь оспаривать не смеет. Ни единого слова в этом направлении не было сказано, поэтому председательствующий ни разу не остановил оратора, а остановил докладчика.
Самый известный думский скандалист В. М. Пуришкевич тоже решил выступить на тему внешней политики. Он удивлялся, почему советник посольства в Италии Крупенский (однофамилец депутата Думы) был назначен посланником в Христианию. Хомяков прервал оратора:
Посланники назначаются Государем Императором в качестве его представителей, почему я покорнейше прошу Вас этого не касаться… Государь Император знает, кого назначить, и никто ему в этом указаний давать не может, тем более с этой кафедры.
Хомяков был не прав. Послы представляли императора, а посланники – правительство. Это позволило правым выразить свой протест:
Господин председатель Государственной думы, неоднократно обнаруживавший явно пристрастное отношение при произнесении речей ораторами разных партий, нарушил все общепринятые правила руководства собранием. Он не только превратным толкованием Основного закона покрыл совершенно незаконное выступление оратора «оппозиции»… Милюкова, но и проявил недопустимую нетерпимость к вполне законным выступлениям оратора правых… Пуришкевича… Лишь несокрушимая энергия г. председателя, не допускающего никакого обсуждения его изречений, не позволила оратору выяснить как незнакомство г. председателя с общеизвестными нормами международного права, так и превратное толкование им действующих законов.
На следующий день заседание было еще более бурным. В Думе выступал министр народного просвещения А. Н. Шварц. Он не закончил свою речь к перерыву. Кадеты потребовали его объявить. Хомяков не знал, что делать, растерялся. Тогда конституционные демократы вышли к трибуне и стали кричать, требуя перерыва. Председатель был вынужден уступить.
После возобновления заседания буря не улеглась. На трибуну вышел Пуришкевич, который подготовил для левых фракций очередной сюрприз. По его словам, среди совета старост Санкт-Петербургского университета присутствовала женщина, которая «находится в близких физических сношениях со всеми членами совета». С левых скамей раздалось: «Негодяй! Вон!» Хомяков заметил, что «на совести того, кто говорит, лежит ответственность за сказанное». На это Милюков выкрикнул: «Бесполезно взывать к совести Пуришкевича!» Тут уже ответили правые: «Вон Милюкова, вон Милюкова!» Председатель взывал к здравомыслию: «Вы не должны допускать безобразий». «Это Вы не должны допускать безобразий», – отвечал Милюков. Хомяков не мог не отреагировать: «Со скамьи перебраниваться с Председателем Вы права не имеете. Вы запишитесь, а сейчас Вы слова не получите… Я останавливаю того, кого считаю нужным, и указки Вашей не требую». «Вы допускаете безобразия», – продолжал Милюков. Пришлось объявить перерыв.
Уже после него Хомяков сделал заявление.
Я просмотрел стенограмму последних минут прошлого заседания и усмотрел, что член Государственной думы Пуришкевич позволил себе совершенно недопустимые слова в собрании, которое сколько-нибудь уважается говорящим. Он позволил себе оскорбить, хотя и анонимно, женщину в выражениях самой невозможной формы. Это вызвало то естественное негодование, которое проявилось в стенах Государственной думы. Ввиду этого я считаю невозможным допустить члена Государственной думы Пуришкевича продолжать свою речь. Но тем не менее, несмотря на то, что случилось, я не могу не сказать, что члены Государственной думы позволили себе совершенно невозможное отношение к инциденту и к председателю. Во главе этого шума, этих криков, к сожалению, стоял лидер одной из больших фракций. Два раза мною было сделано замечание члену Государственной думы Милюкову, который, несмотря на мои замечания, продолжал вести себя не так, как надлежит вести себя члену Государственной думы. Поэтому я ставлю ему на вид самым серьезнейшим образом, что такое действие недопустимо и, скажу, постыдно со стороны человека, который должен бы уважать Государственную думу.
Заявление никого не удовлетворило. Милюков протестовал. Кадеты – вместе с ним. Правые скандировали: «Исключить Милюкова, исключить Милюкова». Это было последнее заседание под председательством Хомякова. В тот день правые подали протест: их возмутило объявление перерыва по требованию кадетов. С их точки зрения,
неумелое несение г. председателем его ответственных обязанностей причиняет постоянный вред ходу деловых занятий Государственной думы и осложняет положенье дел, внося пристрастие и произвол.
Хомякову пришлось объясняться и со Столыпиным. Тот был крайне недоволен, что депутаты не дали договорить
