рубли, но мы же договорились в долларах. Я могу взять рубли и выдать всю сумму в баксах.
В коррумпированном мозгу Енакова завертелись ответственные за таблицу умножения шестеренки. Видимо, вертелись они не так часто, потому что понадобилось несколько секунд, чтобы ответить:
— А по какому курсу?
Это было смешно — взяточник и вымогатель боится потерять на разнице курса.
— Вы просто отдаете мне рубли, а я вам 25 тысяч долларов. Причем здесь курс? — Я строго посмотрел на него, как если бы я был его учителем арифметики. — Вы берете у меня деньги только за то, что курьер забыл необходимые бумаги!
— Э-ээ…, — попытался возразить Енаков, но я перебил его.
— И боитесь при этом потерять на разнице! — Я холодно смотрел на замявшегося сержанта. — Не кажется, что это уже перебор?!
Енаков хмыкнул, откашлялся, снова хмыкнул и, указав на подошедшего к машине Антона, сказал:
— Ладно, не будем портить отношения. Забирай своего Антона, отдавай мои деньги и разойдемся, как в море ко…
— Так что там насчет рублей? — Я снова перебил его, и, признаться, мне уже начинало нравиться.
— Да нет их уже! Разделили мы!
Я холодно посмотрел на милиционера.
— Как?! Уже?! Быстро вы. Ну, так соберите и верните их, потому что я должен сдать рубли в банк. Я говорил, что они не мои.
Енаков заерзал на скрипучем сидении, снова откашлялся и повторил:
— Да нет их уже! Я, вот, жене отдал, ребята тоже потратили что-то, — он развернулся ко мне своим толстым туловищем, — а может, просто скажете, что…
Он замолчал, видимо, ожидая, что я сам придумаю, что лучше говорить в банке. Я опустил стекло и сказал Антону:
— Ты как? Нормально? Ладно, иди в броневик. Я сейчас.
Антон ушел. Сопровождавший его милиционер посмотрел на Енакова и тоже ушел. Мы снова остались вдвоем с сержантом. Я достал деньги и, протянув пачку сержанту, сказал:
— Неплохо вы здесь устроились.
— Да, — машинально ответил милиционер, сжимая в руках целую толпу американских президентов.
— И скольких вы уже так… хлопнули? — Я смотрел на толстые короткие пальцы, с нежностью перебирающие купюры. — Таким методом, наверно, не только на велосипед с дачей можно заработать?
— А? — Енаков посмотрел на меня так, словно до него только сейчас дошел смысл сказанного. — Ну, так…, на хлеб хватает!
Я засмеялся. Холодно, мстительно.
— Не надо прибедняться, — я кивнул на пачку, которую он тщетно пытался всунуть во внутренний карман кителя, — здесь и на икорочку хватит. Как я понимаю, рублей вы мне не отдадите?
— Да нет их уже…!
Этот тупой ответ уже раздражал. Впрочем, меня раздражал не только его однообразный ответ, но и сам сержант, его напарники и эта ужасно пахнущая бензином машина.
— Пересчитывать будем? — спросил я, борясь с диким желанием расхохотаться прямо в жирное, наглое и довольное удачным деньком лицо.
— Пересчитывать? — Енаков благодушно посмотрел на меня. — Зачем? Ты ведь не станешь мелочиться?
— Верно, — я взялся за дверную ручку, — тогда пока.
— А, — ему, наконец, удалось спрятать деньги, — ну, давай! А хочешь, оставлю свой номер?
— Зачем? — Признаться, я был немного удивлен.
— Ну, мало ли, — загадочно протянул сержант, — охранять кого или наоборот — арестовать.
Я подумал, что хуже скотины еще не видел, но ответил другое:
— Давай, пригодится.
Енаков быстро написал на клочке бумаги семь цифр, отдал мне клочок и протянул руку. Я посмотрел на нее, кивнул и вышел из машины.
Забравшись в броневик, я сказал «Кефиру», чтобы тот отъехал от бело-голубого здания, и посмотрел на Антона.
— В порядке?
Антон флегматично пожал плечами.
— Нормально.
— Хорошо. Слушай меня, — я достал из наружного кармана куртки маленький диктофон, протянул его Антону и добавил, — возьми.
Антон посмотрел на диктофон, затем на меня и, не говоря ни слова, убрал диктофон в карман.
Я повернулся к «Кефиру».
— Все, ждите меня на Октябрьской, напротив метро. Если меня не будет через час, езжайте к армянам, — посмотрев на Антона, я сказал, — позвонишь оттуда Поляку и все расскажешь. Понял?
— Ага, — спокойно ответил Антон.
Так, словно не он провел несколько часов в милицейской машине. Я посмотрел на Сеню, отметил его подобострастно заискивающий взгляд нашкодившего говнюка и сказал:
— Головой отвечаешь! Боря, останови машину.
«Кефир» остановил «Мерседес», повернулся ко мне, и я жестом указал на дверь. Тяжелая дверь открылась, я вышел из броневика. Дождавшись, пока он отъедет, повернулся, посмотрел назад — от бело-голубого здания мы отъехали на приличное расстояние. Прикинув, что идти минут десять, я подумал, что за это время «Кефир» успеет проехать пост ГАИ на въезде в Москву, но решил не торопиться и пошел спокойным шагом никуда не торопящегося человека.
На самом деле мне не терпелось увидеть рожу Енакова, а еще больше услышать, что он скажет, после того как я сообщу, что наш разговор замечательно записался на диктофон, купленный мною в «шпионском» магазине на Новом Арбате всего за 100 баксов. Диктофон, который, как уверял продавец, запишет даже муравьиную речь, — особо чувствительный микрофон, распознавание и удаление помех, еще какие-то буржуйские «удобства». Я хотел увидеть, как раскроются от страха маленькие глазки оборотня, как потекут по его вискам капли стыдливого пота, как дрожащие руки будут отсчитывать двадцать тысяч долларов, часть которых я потрачу на телевизор и музыкальный центр. Мне хотелось мести, и до ее свершения оставалось каких-то тысячу шагов…
…Суд признал Енакова и двух его сообщников (старлея и летеху) виновными в вымогательстве, и теперь им предстояло обживаться на новом, не таком прибыльном месте — колонии для ментов. Телевизор, как и музыкальный центр, я так и не купил, отложив, пока не рассчитаюсь с компанией. Дело в том, что назад я получил только пятнадцать тысяч долларов и рублей еще на десятку — остальное менты успели потратить за два часа, и даже истеричные окрики Енакова, от которых молодой старлей то бледнел, то становился похожим на неспелый мандарин, не помогли. Не помогли и уговоры — я был холоден, и никакие рассказы о ребенке, который пять лет без отца, не могли заставить меня изменить решение отдать наглых ментов в руки правосудия. Я помню ненавидящие глаза Енакова — казалось, он хотел испепелить меня взглядом, когда я спокойно рассказывал хмурому судье обстоятельства данного дела. Я помню, как он кричал, что я все подстроил и сажать надо меня, а не его, доблестного и верного слугу закона.
Я многое помню. Еще помню, как на выходе из зала суда ко мне подошел какой-то тип в дорогом костюме и предупредил, чтоб я внимательно оглядывался при переходе через
