руках и ногах были тяжелые цепи. После долгих блужданий по темным коридорам, один из них круто пошел наверх, и яркий свет ослепил нас. Нас бросили в грязную телегу, и долго везли, насколько я смог определить на запад. После третьей ночевки в голову начали приходить мысли о побеге, но это было невозможно — цепи были слишком тяжелы, мы несколько дней не ели, и никаких сил магических, или физических, не было. Я даже пожалел, что не позавтракал тогда, когда была такая возможность.
На пятый день, когда выносить эти степные пейзажи, которые разнообразили только небольшие кривые деревья, стало совсем не выносимо, нам дали глотнуть воды, пусть теплой и мутной, но ничего лучше я не пил в своей жизни.
В последний день дорога пошла наверх, начали появляться скалы, мы пересекли небольшую реку по хлипкому мостику, и дальше нас заставили идти пешком. Сказать по правде, лошади вполне могли везти нас всю дорогу, а это было не более чем очередным издевательством.
Так мы взобрались на огромное плато, теперь оставалось всего ничего, дойти до места, где мы должны умереть.
Калентренор стоял там, укутанный в черные одежды, и радостно улыбался. Его слуги суетились вокруг, и солнечный свет приносил им невыносимые мучения, они стонали, но не могли воспротивиться приказу своего хозяина.
И в этот самый момент, когда шансов на спасение не осталось, я почувствовал, как силы прибывают ко мне, словно кувшин наполнялся из неведомого источника. Море было рядом, близко, я уже чувствовал его запах.
Мыс Хайнетл, это огромная, выступающая в море скала. Это место казни и жертвоприношений, смердящее дрянным колдовством. Я это чувствовал.
Завывания ветра, крики чаек, некоторые из которых подлетали и клевали мертвецов, отчего их вздохи и крики становились еще громче. Трава, отдававшая поклоны ветру, словно шептала, что нам рано умирать. Длинные волосы Арны растрепались ветром, и казались черным флагом на фоне светло-голубого неба. Светило смотрело на нас сверху, красивое, жаркое, обрамленное ободом Ихару.
— Ну что же вы? Никто не будет вас скидывать! Прыгайте! — Калентренор смеялся, звонко, счастливо. Это не было похоже на злой смех, как смеются в уличных театрах, это было значительно хуже.
— Нет, — во мне было достаточно силы, чтобы говорить ему прямо в лицо эти слова. — Ихару говорил, что это не прощается, Гордрог запрещал хоронить людей под знаком Толона, если они убивали себя сами. Вы можете убить нас, но сами мы этого не сделаем.
— Ты врёшь мне! — засмеялся Калентренор, — ведь в самом деле, это всё тебя мало волнует!
— Ты прав, паскуда, — ответил я, — это банально скучно, а я скучной жизни себе не выбирал!
Меня сразу же схватили несколько пар цепких рук. И приставили к моему горлу Эсториоф.
— Принцесса! Прыгайте, и мы сохраним ему жизнь!
Измученная Арна без всякого движения или звука, словно в обмороке сорвалась со скалы, оставив лишь колышущуюся траву. Эсториоф сверкнул, когда я схватил его за лезвие. Из моих рук потекла кровь, и мертвецы отпрянули. Я разбежался и прыгнул вслед за своей возлюбленной. Она падала спиной, а я летел вперед, сложив руки словно клюв. Эсториоф моментально спрятал в ножны, которые с меня просто забыли снять. В ушах свистел ветер, вся жизнь шла передо мной невообразимыми картинами. Сила прибывала в меня, если не сказать наоборот, я шел к силе, к морю. У самой воды я схватил Арну одеревеневшими руками, развернулся спиной к надвигающейся стихии, и потерял сознание. Последнее, что я помню, это тяжелый удар о подводные скалы, но я не ощутил боли, только что-то слабое, как давно потухшее чувство. Я не жил, хотя вроде и не умер…
Часть Вторая: Мой Долг
Глава 1. Новое лицо
Я долго находился в небытии, и периодически мне казалось, что я проснулся — я чувствовал плеск волн, тепло человеческого тела, слышал крики чаек. Но не мог пошевелиться, а мои мысли были примитивны, и я ничего не понимал. В эти моменты пробуждения меня охватывало сильнейшее чувство безнадежности. В какой-то момент я окончательно проснулся, и почувствовал разрушение, которое царит во мне. Я размок, долго находясь в воде. Помимо чувств, у меня появились и более сложные мысли. В моих руках больше не было Арны, хотя тогда я с трудом вспоминал кто она такая. Я лежал на спине и не мог даже открыть глаза, хотя я, определенно, не спал. Несколько дней я не мог заснуть, и все это время потратил на попытки пошевельнуться, но у меня ничего не удалось. В какие-то моменты, я чувствовал, как мое тело бьется обо что-то твердое, но боли не чувствовал, только глухие удары. Я двигался то быстрее, то медленнее, то приставал к каким-то берегам, которые очень хотел видеть, но никак не удавалось поднять веки.
В какой-то момент меня выкинуло на песчаный пляж, и намертво приколотило к двум камням, так, что море больше не могло волновать меня. Первое, что я услышал, была такая знакомая мне лассонеская речь.
— Тащи, давай, оно еще может пригодиться, видал какое!
— Да, обычное!. Проклятье, оно воняет!
Голоса были грубые, это были, безусловно, рыбаки, которым я попался на глаза. Зачем им был нужен я, и почему они говорили обо мне как о неодушевленном предмете среднего рода, я на тот момент не понимал.
— Стойте, бездари. Отдайте его мне. Вам что дерева не хватает, что вы из моря его тащите?
Этот голос был уже куда интереснее предыдущих двух — четко поставленный, властный. Это был не начальник порта, и не кто-то кого рыбаки уважали. Это был колдун, ошибиться невозможно.
— Заплати, если хочешь, — грубо бросил один из мужиков. Знал колдуна и не боялся. Это обнадеживало.
— Да, ты вроде всегда платишь за вещи, которые тебе нужны.
— Вот мешочек золота, здесь пятьдесят монет. За эти деньги вы мне дотащите его до башни.
Пятьдесят монет — деньги приличные. Но работорговлей занимались в основном пираты и инголдийцы, и я продолжил ломать голову, зачем я потребовался этому человеку. Выговор у него был Лассонесский, с характерными ударными гласными.
Меня волоком тащили по камням, причем довольно долго. Во мне начали просыпаться ощущения боли, и я чувствовал, как пятки ноют, от постоянного трения о каменистую дорогу. Чувства вскоре обострились до предела — я все слышал, чувствовал тончайшие запахи, и даже немного запах магии, чувствовал даже грубость человеческих рук, которые волокли меня. Это состояние меня раздражало еще больше, чем безвольное плавание по морю,
