И хотя мы не заставляем нашу «прислугу за всё» (то есть, понятно, Мэгги) выполнять всю работу по дому, я знала, что Дженни права. Только вспомни, как относится к слугам тётя Джозефина!
— Дженни! — воскликнула Мэгги, отчаянно кивая на меня.
— Честно говоря, — сказала я, надеясь, что это её немного успокоит, — мы с подружками как раз сегодня обсуждали, что мальчики могут заниматься чем хотят, а для девочек профессий всего ничего. В смысле, мы вроде как способны только к учительству, медицине, банковской или государственной службе. Ну или ещё рассказывать людям, как разводить кур. Всего пять!
— Пять — это для девчонок вроде тебя, — возразила Дженни. — А нас в банки не берут: либо на фабрику, либо на ферму, если ты деревенская, либо… ну, тебе лучше не знать.
Я почувствовала, что краснею. СНОВА. Я ведь до сих пор об этом даже не думала. Конечно, девушки из таких семей, как у Мэгги и Дженни, могли заниматься и чем-то другим — но обычно куда более противным и непременно куда хуже оплачиваемым, чем то, что нам предлагали монашки.
— Простите, — сказала я, потупившись. — Я вовсе не хотела никого обидеть.
Дженни тоже смутилась, словно уже сожалела о своей резкости, и обняла меня.
— Я тоже, — пробормотала она. — Не твоя вина, что мир так несправедлив.
— Но я и правда хочу, чтобы он изменился. Мы с моей подругой Норой… — тут я вспомнила, что обещала Мэгги не упоминать при ней о нашей деятельности и что с моей стороны было бы нечестно не сдержать слова, поэтому просто сказала: — …поддерживаем суфражистское движение.
— Прекрасно! Может, мне ещё удастся вас двоих в профсоюз затащить.
— Дженни! — повторила Мэгги. — Думаю, тебе пора домой.
— Да я шучу, — усмехнулась Дженни и потянулась к пальто, висевшему на спинке стула, в котором я сразу признала старое мамино: очень уж у него характерные обшлага. Мама всегда отдаёт Мэгги свои старые пальто, а Мэгги, наверное, отнесла его Дженни.
Дженни, должно быть, заметила, что я на него смотрю, потому что сказала:
— Миленькое, правда? Но я не слишком-то рада, что ношу одежду с чужого плеча, даже такую чудесную, как эта. Что ж, пока, — добавила она, поцеловав Мэгги в щёку. — В следующий раз постараюсь быть повеселее.
— Пока, — сухо бросила Мэгги, но потом крепко обняла Дженни, прошептав ей в плечо: — Не будь тебя, я бы совсем киселём растеклась.
— А, не переживай. Рано или поздно ты и сама подниматься научишься. — Мягко высвободившись из объятий Мэгги, она похлопала меня по плечу: — До свидания, юная Молли. Продолжай бороться, не сдавайся, — и через заднюю дверь прошла к калитке.
— Из-за этой девчонки, — с чувством воскликнула Мэгги, — меня однажды уволят!
— Нет, пока моё слово здесь хоть что-нибудь значит, — возразила я, хотя и знала, что, если родители и впрямь решат прогнать Мэгги, моего мнения по этому вопросу никто не спросит.
Мэгги тоже это знала, но тем не менее улыбнулась.
— Всё, иди уже, — сказала она и, кивнув на пухлый свёрток в обёрточной бумаге, лежавший на полке серванта, добавила: — Мне это нужно срочно в прачечную снести: твоя мама забыла пару отцовских рубашек.
А я поднялась наверх и принялась за письмо, которое сейчас наконец закончу. Надеюсь, у тебя всё хорошо и ты не погрязла в учёбе. В конце концов, даже если собираешься поступать в Оксфорд, у тебя есть ещё несколько лет на подготовку. Наверное, мне тоже следовало бы учиться немного усерднее, но порой это бывает ужасно трудно, особенно когда вокруг происходит столько захватывающих и драматичных событий…
Любящая тебя
Молли P. S.
Вторник
Я собиралась отослать это письмо утром, по дороге в школу, но забыла, поэтому распечатала конверт (придётся потом воспользоваться клеем), поскольку просто обязана рассказать тебе, что мы с Норой приняли важное решение. Мы собираемся перейти к боевым действиям! Нет, не в смысле бросать бомбы, приковывать себя к перилам Дублинского замка или чего-нибудь подобного, но тоже практически наверняка нарушим закон. И уже совсем скоро.
Решение было принято сегодня днём, ближе к концу большой перемены. Погода была просто чудесная, и мы с Норой и Стеллой, как и большинство остальных учениц, сидели в саду. Впрочем, мы забились в укромный уголок, где могли спокойно обсуждать свои тайные суфражистские делишки. Вернее, нам пришлось это сделать, потому что Джоанна и Дейзи, естественно, проболтались о наших убеждениях («Ну вы же сказали, что не стыдитесь», — сказала Джоанна, что с её стороны было достаточно честно) и теперь о них знают все. Так что сегодня на первой перемене нас буквально осаждали одноклассницы со своими вопросами. И в первую очередь их интересовало, делали ли мы всё то, чем прославились английские суфражетки.
— Вы уже что-нибудь поджигали? — с надеждой спросила Нелли Уилан.
— Нет, — прорычала Нора. — Сколько раз вам говорить, мы ничего подобного не делали.
— Но собираетесь? — уточнила Мэри Камминс.
— Вероятно, нет, — в том же тоне ответила я.
— Не понимаю, что в этом такого важного, — пожала плечами Мэйси Мюррей. — Нашим мамам, по-моему, никакое право голоса не нужно. Уж моей, во всяком случае, точно.
Я вздохнула. Спорить с Мэйси, на самом деле довольно милой девочкой, а уж тем более оскорблять её маму не хотелось, но должна же я была хоть что-то сказать.
— Речь идёт о справедливости. Женщины должны придерживаться законов, но не могут повлиять на их создание. Это же нечестно! И ещё нечестно, что нашим братьям разрешено делать всё, что им нравится (ну, практически), а нам — нет.
— Да нет у меня никаких братьев, — отмахнулась Мэйси.
— Ладно, мальчикам в целом. Ты же понимаешь, о чём я.
— Не очень.
— А я понимаю, — снова вмешалась Мэри. — Разве наши мамы не заслужили права голоса? Или тёти? — Родители Мэри умерли пару лет назад, и они с сестрой живут у своей тёти Маргарет. Я с ней встречалась, и на первый взгляд она куда приятнее тёти Джозефины.
— По-моему, это какая-то глупость, — хмыкнула Мэйси. — Я, конечно, никого не хотела обидеть…
— И вовсе не глупость! — воскликнула Нора, выглядевшая как раз ужасно обиженной. Но в этот момент прозвенел звонок — вероятно, к счастью, поскольку Нора, судя по всему, уже собиралась накричать на Мэйси. Но всё утро к нам снова и снова подходили с вопросами, и к большой перемене мы уже настолько устали без конца повторять одно и то же, что попросту спрятались в самом укромном уголке сада, какой только смогли найти.
— Что ж, — вздохнула я, — даже если бы до сегодняшнего дня я не считала, что стоит побольше рассказывать о целях нашего движения, то сейчас, разумеется, задумалась бы. Когда я выходила из уборной, Сисси Кейси спросила, действительно ли я хо чу, чтобы женщины правили миром!
