Любимый рядом, все будет хорошо когда-нибудь. Но ключевое слово «когда-нибудь» никого из нас двоих не могло порадовать.
Мы целовались медленно, нежно, будто впереди была целая счастливая жизнь. Я испытывала счастье, абсолютное, лучезарное, такое, какого раньше и не представляла себе.
Мы уснули вдвоем, крепко обнявшись.
Меня разбудил канцлер, сказал, что зачем-то требует папа. Король заворчал что-то во сне, пытаясь не отпустить меня, но я выскользнула из его объятий, поправила платье и убежала к папе.
— Садись-ка, дочь, — папа закашлялся, наглотался мелких проклятий.
Легкие были забиты этой гадостью.
Я пристроилась в его ногах. Папа был жив, я так любила его сейчас, что сердце было готово разоваться от любви и нежности.
— Я виноват перед тобой.
Я замахала руками, но он, качнув головой, продолжал:
— Не останавливай, все, что решил, скажу. Я торопился тебя выдать замуж за достойного, знатного богатого молодого мага. Этому была причина. По всем предсказаниям, которые я покупал со дня твоего рождения, ты должна была стать женой короля-некроманта, ныне здравствующего Людевика.
Когда он женился, я обрадовался. Я никогда не хотел, чтобы ты была королевой. Но от судьбы уйти невозможно. Я многое передумал, пока в полузабытьи слушал и слушал ту сказку, что ты мне рассказывала. И понял, что ты и сама не знаешь, что будет для тебя счастьем! Почему я решил, что знаю это лучше? Живи, девочка. Как считаешь правильным для себя. Я буду твоей опорой. Пока смогу.
Я испытала такую благодарность к отцу, что обняла его, стараясь не причинить боли.
Мой дорогой суровый папочка стал мягче. С одной стороны, это было плохо. Такое случается с человеком перед скорой смертью. С другой, может быть, он стал мудрее?
Но он тут же все испортил.
— Только ты не знаешь, чем закончилась сказка, — он смотрел на меня с улыбкой.
— Нет! Прошу! Не говори! — сложила я руки в умильной просьбе. — Мы узнаем это вместе с королем.
— И кое-что еще, старайся не запятнать своего имени. И фаворитка короля может вести себя так, что королевой начнут считать ее, — отец сжал мою руку, потом с жаром и нежностью поцеловал. — Я люблю тебя. Давно живу только ради тебя. Ты — смысл моей жизни, моя Таечка.
Я ревела и целовала папу, канцлер как всегда бесшумно возникший на пороге, лицезрел эту сцену совершенно бесчувственно.
Хорошо я заметила его краем глаза, выскользнув на миг из отцовских объятий.
— Вам что-то нужно? — спросила я холодно.
Отец довольно кивнул мне. Я вела себя правильно.
— Вас зовет король, — канцлер был бесстрастен и спокоен.
— Иду, — кивнула я.
— Похудела, побледнела, Тая, надо есть, надо выглядеть красавицей-фавориткой, — грустно улыбнулся папа.
— Я постараюсь, — кивнула я ему, поцеловала в щеку и побежала к королю.
Когда мы были рядом с Деви, я чувствовала себя целой, его не хватало как части меня. Как сердца. Я тоже не знала, что сделает меня счастливее, чем я была сейчас. Любовь мне была необходима как воздух, любовь короля.
— Тая, где ты бродишь? — на щеках короля появились алые пятна.
Его лихорадило.
— Что с тобой, милый мой, ненаглядный мой? — мягко спросила я.
— Мне приснилась Белая Дама, — его плечи передернулись, — на верху карусели, — лицо запылало.
Король прижал меня к себе.
— Она требовала отдать тебя. Я сказал ей… — взгляд короля стал странно мутным, — много всего сказал!
— Ты что? Обругал саму смерть? — улыбнулась я его судорожным поцелуям.
— Я за тебя кого угодно обругаю и убью, — ответил мой король хриплым шепотом.
— Я тоже, — шепнула я ему на ухо.
На этот раз мы уснули после ласк и поцелуев крепко-крепко, без снов, без кошмаров.
На утро город за окнами дворца преобразился. Я не сдержалась, распахнула окно. Хлопали флаги. На всех башнях.
Канцлер работал всю ночь.
Белые башни города расцвели флагами магов, собирающихся вступить в борьбу за звание Первого мага королевства. Черные — некромантов, синие — целителей, алые — боевых магов, желтые — предсказателей, белые — универсальных магов, ведь на белый можно нанести любой другой цвет.
— Красиво? — король поднялся следом за мной и смотрел из-за моего плеча на флаги.
— Очень, — улыбнулась я, — тебе надо в постель, твое величество.
— Нет. Я чувствую себя прекрасно, — сказав это, король пошатнулся и, не поддержи я его под локоть, он бы бесславно свалился на пол.
— Ты побереги себя ради меня, — прошептала я на ухо королю.
Он просиял мне в ответ.
Весь день, пока целители пытались вернуть Деви боевую форму и силы, я думала, что если бы отец поговорил со мной так серьезно, доверительно дома, я бы не сбежала, никогда не стала бы возлюбленной Иеронимуса. Иеронимус… сердце перестукнуло, никогда мне не было так сладко, как с ним. Короля я любила, но попади я в его объятия к первому, не испытала бы того сладостного пробуждения моей женственности, как рядом с Иеронимусом. Женщиной меня создал с чистого листа Иеронимус. Хотя девичество досталось королю.
Где он сейчас? Иеронимус? Мне стало страшно и больно, за окном закаркали вороны, ветер поднял вверх черные гнилые листья, солнце спряталось в темное облако. Нет, я не буду думать о плохом! Тем более что фрейлины смотрели на меня с ненавистью, а вот слуги с обожанием. Слуги любили своего короля, их любовь простиралась и на меня. А фрейлины мечтали занять место фаворитки. Так что я должна была выглядеть лучше всех этих надутых барышень.
Пока я боролась с горькими мыслями, мне принесли зеленое платье. Я надела его в своей комнате и ахнула. Платье было сшито для меня. Прозрачный шелк рукавов оттенял мои тонкие изящные руки, особенно точеные запястья, атлас корсажа подчеркивал грудь, бархат юбки не скрывал крутых бедер и длинных красивых ног.
— Я прекрасна! — с этими словами я затанцевала по комнате, отведенной мне во дворце.
Даже бледность осунувшегося лица делала мой облик благороднее, а уж имя! Госпожа Фертейнская! Супруга! Нет.
Я села на пол, сдерживая вскрик-всхип! Вдова…
Я завыла в голос! Слезы брызгали веером. Король вбежал в комнату и чуть не свалился ко мне на колени:
— Что?! Кто?! Обидел мою девочку?! — его глаза потемнели, щеки порозовели, пальцы задрожали.
— Иеронимус… я скучаю по не-э-э-эму-у-у… — прорыдала я, обвиваясь вокруг своего любимого, вокруг своего короля.
— Я тоже скучаю, — король целовал меня в щеки, в нос, в глаза, а потом потянул шнуровку платья, — Тая, я по-прежнему нездоров, родная, я совершенно не в силах держать себя в руках, — прошептал он, облизывая мочку моего уха.
