искателей, разгребающих мусор, добывающих щедевры, погребённый мир должен был объединиться с живым, а внуки – узнать праотцов.
С этим горячим стремлением к свету Грегор из Санока, о цели путешествия которого мало кто был осведомлён, выезжал из Кракова.
Король Владислав до сих пор о нём не знал. Не говорила ему о нём мать, епископ не находил нужным вводить его в курс этих дел.
Молодого пана воспитывали по-рыцарски, разрешали ему развлекаться с ровесниками, но заранее не обременяли его запутанными делами страны. Епископ ставил его в известность только о главных событиях и объяснял ему их так, чтобы усвоил его мнение и советы.
Владислав также совсем не желал вмешиваться в то, что за него удачно выполняли мать и епископ. Он рвался только на войну, остальное охотно бы сдал на других.
Мать и Збышек так его приучили к тому, чтобы они его выручали, что Владислав ещё воли своей не имел. Все вкусы и желания молодости поглотили преждевременно созревшего юношу. Мать следила, не ставила им препятствий.
Среди самых неприятных занятий в Литве, переговоров с коварными крестоносцами молодой пан мог свободно возиться со своими конями, с доспехами, с людьми, которых для себя, как стражу, выбирал и наряжал, устраивал турниры, скачки и весёлые развлечения с Тарновскими.
Мать давала иногда указания, иногда более суровое напоминание. Король тогда целовал ей руки, бросался к коленям или на шею, и уходил счастливый от того, что видел её более весёлой.
Все поучения матери питали одно чувство, амбиции героизма и господства, завоевания огромных государств, значения и славы.
Королева Сонька даже не колебалась потихоньку переживать перед сыном, что покойный Ягайлло не мог воспользоваться тем, что почти шло к нему в руки. Владислав обещал ей, смеясь, пойти хоть бы на край света завоёвывать, громить врагов и захватывать земли.
Среди шума в покоях молодой пан примерял привезённые доспехи, на что смотрели и хвалили Тарновский и несколько придворных, когда вошёл Грегор из Санока.
Его серьёзной физиономии и одежды Владислав вовсе не боялся. Поэтому он велел ему посмотреть на него и сказать, как он находит доспехи, а особенно шишак, на который были посажены лев и орёл. Ярко вышитые и искусно вырезанные ламбрекены спадали по обеим сторонам и лежали теперь на полу, потому что вооружение было предназначено для коня.
Королю было хорошо в этом наряде, а из открытого шлема улыбалось молодое лицо, полное огня и жизни.
– Магистр, что скажете про мои доспехи? – воскликнул король.
– Что не разбираюсь в ним, и если бы их похвалил, – сказал Грегор, – моя похвала совсем бы ничего не стоила…
– Так же, как моя, если бы вы читали мне вашего любимого поэта, – ответил король.
– Ещё меньше, – сказал Грегор.
Из глаз магистра Владислав, наверное, вычитал, что он не напрасно пришёл, и что должен ему что-то сказать, а так как догадался о посольстве матери, обратился к нему с шёпотом:
– Имеете что-нибудь ко мне?
– Хочу попрощаться с вашей милостью, – сказал тихо Грегор.
Король, услышав это, быстро обеими руками освободил себя сначала от шлема, который он, смеясь, одел на голову рядом стоящего Амора, потом начал стягивал доспехи, в чём ему помогали другие, и пошёл с Гжесем в другой конец комнаты.
– Куда едете? – спросил он.
– Об этом путешествии или епископ Збышек, или королева лучше проинформируют ваше величество, – сказал Грегор. – Еду, потому что меня посылают.
Король нахмурился.
– А я этому не рад, – сказал он, – потому что мне будет вас не хватать. Вы – мой разум, и когда мне не хватает собственного, я обращаюсь к вам, как к кувшину, когда кубок пустой.
Обе руки молодой король положил на плечи любимому магистру и сердечно поглядел на него своими мягкими глазами.
– Езжайте, – сказал он, – езжайте, если нужно, но вскоре возвращайтесь ко мне.
Тут он понизил голос.
– Не хочу, чтобы мне тут вас кто-нибудь другой заменил, с которыми мне не было бы так хорошо, как с вами.
Владислав так привык слушаться приказов матери, что больше расспрашивать не хотел. Только в эти минуты ему пришла мысль…
– Не знаю, куда вас высылают, это может быть тайной, но если будете в каком-нибудь краю, где будет красивое оружие и доспехи, купите их для меня.
Грегор кивнул головой в знак согласия.
– Ежели сумею в них разобраться, – добавил он.
– Вы!! – вставил король. – Вы всё знаете!
Магистр вышел, и в этот же вечер его уже не было в Кракове.
Есть такие люди, с виду малозначительные, которые, когда их не хватает, оставляют после себя невосполнимую пустоту.
Он никогда не выступал вперёд, не думал навязываться людям, а, несмотря на это, трудно было без него обойтись. Каждый в нём чувствовал разум, быстрое мышление и уважал его мнение. Где появлялось сомнение, даже в делах на первый взгляд чуждых его призванию, звали его.
Не хватало его в Краковском замке, а уже о том, как не хватало ежедневного гостя в доме Бальцеров, говорить не нужно. Фрончкова ходила молчаливая и грустная, а старая Бальцерова, ничего не говоря, следила за её шагами и нежно ласкала под подбородком.
В коллегиях, хотя Грегор там уже не преподавал, по нему тоже скучали. Там обычно всякий спор, если и не был сдан на его решение, во всяком случае без его мнения не обходился…
По профессии не теолог, в схоластическую философию вовсе посвящён не был, потому что её дерзко высмеивал, хоть никогда не занимался исключительно ни наукой природы, ни лекарством, ни математикой, Грегор был достаточно сведущ во всём, чтобы разглядеть и отличить ложь от правды.
Для своего времени его суждения были удивительными и поразительными, они намного опережали принятые научные аксиомы. Его часто не понимали, порой возмущались, но более живые умы предвидели, что он проповедовал истину. Его боялись и уважали.
Поэтому в Академии скучали по магистру Грегору.
В этой тоске и ожидании прошёл почти целый год. Письма в то время так же медленно ходили, как люди. Доверяли их путникам, купцам, переходили из рук в руки, пропадали, а когда доходили до места назначения, часто тот, кто их писал, сам уже также возвращался.
Эта глухая тишина делала ожидание ещё тоскливее, можно было подумать о плохом и вбить себе в голову самые страшные катастрофы.
Поэтому легко понять радость тех, что после нескольких месяцев тревоги приветствовали вернувшегося путешественника.
Грегор из Санока сначала появился в замке, чтобы дорожные саквы сложить в старом жилище. Потом зашёл на двор епископа дать отчет с того, что
