них перешёл на службу королевы, не думай, чтобы я сделал это из-за власти и грёз о должности.
Всё, даже мудрость, окупать нужно… мне хотелось раздобыть то, на что купить Плавта и Теренция. А позже на старость обеспечить себе угол и крышу, под которыми бы, не желая хлеба насущного, мог их читать и размышлять над ними.
Поэтому не беспокойся, добрая моя подруга, о судьбе Грегора, который сам о ней иначе не заботится, только чтобы дала ему покой для работы.
Лена, сложив на груди руки, молчала и смотрела на него.
– Понимаю и не понимаю, – отвечала она потихоньку. – Можно всё-таки презирать бренность мира, но когда этот мир человек имеет возможность направить к лучшему, почему бы ею не воспользоваться? Не для себя, а для мира!
– Моя подруга, – смеясь, воскликнул Грегор, – осторожно, как бы мы не заблудились на философском бездорожье!
Думаешь, что кто-нибудь, кроме Господа Бога и его приговоров, управляет миром? Думаешь, что Збышек, которому кажется, что диктует права, есть чем-то иным в руках Провидения? Ошибаешься. Каждый должен делать то, к чему чувствует призвание, а об остальном не заботиться. Меня в Италию зовёт тяга к книгам и миру, пойду за ней, а Бог сделает так, что моя работа в общую пользу обратится.
Фрончкова чуствовала себя, может, немного обиженной, данным ей уроком, и живо отпарировала:
– Значит, ты думаешь, что я ошибаюсь, и у Збышка нет намерения тебя отстранить?
– Напротив, – равнодушно сказал Грегор, – принимаю это предположение как возможное и меткое, но пожимаю плечами на это. Епископ как раз опасается того, что ему меньше всего угрожает. Его конкурентом быть не думаю.
– А отдаление от молодого короля, – прервала живо Лена, – не позволит ли другим устранить тебя из его милости и самим влезть?
– Не думаю, – спокойно сказал Грегор, – но если бы даже было так, я бы особо не огорчился. Король молод, всё, в чём может провиниться, падёт на советников и его приятелей, не хочу за него отвечать.
– Я всегда как можно меньше мечтала для тебя о канцлерстве, – вздохнула Лена, – но вижу…
– Что я удовлетворюсь облачением священника. Доходов священника хватит!! – закончил Грегор из Санока.
– И поедешь в Италию?
– С великой радостью! – быстро ответил Грегор. – Только подумай!! У нас нет в Кракове ни одного целого Цицерона. Нам недостаёт многих латинских писателей, без которых мы калеки. Зато трактатов о философии, которая есть баламутством, составленным из детских формулок, даже слишком много. Пора помочь, чтобы будущие поколения не были глупыми!
То, что говорил Грегор, казалось, переходит границы знаний и понятий Фрончковой, но, хотя, может, это было ей неясно, она столько раз слышала то же самое повторно из уст магистра, что ей это не было чуждо.
Она дала головой потакающий знак, будто говорила: «Повторяешь мне старую песенку».
Но лицо её облачилось грустью.
– Путешествие за горы, – вздохнула она, – полное опасностей и трудностей…
– Для тех, кто его совершает с набитым кошельком, так как разбойники на дороге их обчищают, а подчас и убивают, но я… денег с собой не повезу и спою разбойникам, тогда меня отпустят.
Хотя магистр старался сделать разговор весёлым, Фрончкова нахмурилась. Предпочла бы, чтобы он не ездил.
Назавтра позвали его к королеве, которая смерила его быстрым взглядом.
– Вы сами рекомендовали себя епископу в посольство? – спросила она.
– Нет, – сказал Грегор, – потому что я не знал о необходимости отправить посла, но должен признаться вашей милости, что если был бы в курсе, я бы совершил этот грех, потому что давно вздыхал по Италии и Риму.
– Но вы мне в любую минуту можете понадобиться, – отозвалась королева, понижая голос, и важным и энергичным шагом, как всегда, пару раз прошлась в задумчивости по комнате.
Потом она обратилась к Грегору.
– Я не хотела бы, чтобы епископ заранее знал, что я на вас рассчитываю, стало быть, и от путешествия не буду вас отговаривать. Езжайте.
Тут она остановилась ближе и, поднимая палец, добавила:
– Езжайте, но надолго там не оставайтесь. Выполните посольство быстро. Когда потребуете, святой отец быстро даст вам отставку. Я на вас здесь рассчитываю. Вы мне нужны при Владиславе, а кто знает, – шепнула она таинственно, – может, и ещё где-нибудь. Где-нибудь! – повторила она с ударением. Вы не пожалеете о вашей службе у меня.
Грегор поклонился, а королева через минуту проговорила, глядя на него, зная, какое это на него произведёт впечатление:
– Приход в Величке, по-видимому, вакантен. Я постараюсь, чтобы вам его дали. Он будет вашим, но пока молчите.
Взволнованный Грегор поцеловал руку королевы, которая живо повторила:
– Скорее возвращайтесь, здесь у меня нет никого, кому бы я вполне могла бы довериться.
Она хотела говорить отчётливей и слегка колебалась.
– Я не жалуюсь на предательство, – продолжала она дальше, – но не всё, что я делаю, я хотела бы разгласить перед светом и даже перед теми, что, как епископ, добра мне желают.
На лице королевы Соньки блеснул мимолётный лучик гордости и веры в себя.
– Я женщина и по-женски делаю то, что другие по-мужски, может, другим способами, отличным от моего, хотели бы это получить. Будет видно, кому больше повезёт!
Королева немного иронично улыбнулась и немедленно вернулась к обычной серьёзности.
– Езжай, раз нужно, – сказала она, – потому что епископу отказать не можете, но помните, что скоро вам следует возвратиться, если хотите мне служить. О приходе в Величке не говорите никому, я вам его обещаю и он будет ваш.
Это был день, когда Грегору не дали отдыха. Епископ Збышек вызывал его к себе. Путешествие в Италию было решено.
Писали письма к папе, епископ давал устные инструкции.
Византийский собор и все споры и трудности, какие он вызывал, были главной причиной посольства. Дело польского костёла, назначение кафедр также представляли важные задачи, которые епископ Збышек хотел решить авторитетом апостольской столицы.
Всё это должен был представить в Риме Грегор из Санока, но для него Падуя и Болонья, сокровища, которые надеялся раздобыть, больше манили к этой экспедиции.
Как все умы с предчувствием и убеждением, что науки не смогут добиться прогресса, пока не примут наследство древнего мира, Грегор из Санока в древних писателях видел руководителей возрождения и будущего. Вместе с ними также другие ученики начинали поиск потерянных памятников. С них говорил как бы давно замолчавший голос, который должен был стать девизом прогресса.
Может, в эти минуты пробуждения почтения к языческим писателям и мудрости, поклонение им было преувеличенным, может быть, оно с трудом согласовывалось с христианской наукой, но в убеждении этих первых
