там какие – то дефективные что – ли? У нас целый этаж, таких как ты, страдающих падучей, со сломанными челюстями, пюре через резиновую трубочку едят, с сотрясениями, сломанными ногами, в пору снимать фильм ужасов: лестницы – убийцы! Лестницы ломают солдатам руки, ноги, выбивают зубы, прижигают сигаретами, и даже насилуют. В мирное время лестницы наносят нам такие потери, какие несёт воюющая страна…Пора бы уже объявить этим лестницам войну…Таак, ну, тебе повезло, тебе попалась незлобивая лестница, ласковая, переломов у тебя нет, полежишь с недельку в госпитале, и обратно, сражаться с…лестницами…
– Нет, он обратно в роту отправится, его там ждут – в разговор, гадостно улыбаясь, вступает замполит – переломов нет, нечего прохлаждаться, служба зовёт!
Мы выходим из госпиталя, замполит скалит плохо чищенные зубы, и сладострастно говорит – сгниёшь на тумбочке, Гивиевич на тебе теперь выспится, ох выспится – он визгливо захихикал – я б тебе советовал покончить жизнь самоубийством, тебе всё равно до дембеля не дожить, ты труп! Так что, мой тебе дружеский, бесплатный совет…
– А мы – друзья?
– Ну, это так говорится…
– Ааа, а я – то думал,…а про самоубийство я уже сегодня слыхал от кого – то…
– От кого? Впрочем, неважно…Умные люди мыслят одинаково…С завтрашнего дня, и до дембеля заступаешь в наряд, забудь про увольнения, про отпуск я вообще не говорю, дурак ты братец, ох дурак…Следующие три месяца я купался в лучах славы (это он – тот самый, который дочку Бейвноса обрюхатил), и наслаждался родственной любовью старшины. Я надраил до блеска все металлические предметы в казарме, выдраенные мной очки в туалете, отпугнули бы своей белизной саму Снежную королеву, я перекидал Эвересты снега на плацу, вычистил тонны свинячьего дерьма в подсобном хозяйстве, и мог бы по праву зваться Геракл – ПВО за этот подвиг по очистке Авгиевых конюшен, старшина приходил на службу малиновый от злости, он аж светился изнутри, словно бумажный фонарик, поприветствовав меня левым прямым в грудь, он шёл в каптёрку, брал из шкафчика засаленную розовую клюшку для игры в хоккей с мячом, и начинал обход роты, педантично выискивая пыль на окнах, дверях, шкафах, неровно повешенные шинели, грязь в спальном помещении, воду на полу умывальника – каждый недочёт сопровождался поощрительным ударом клюшки по спине. Расслабившись подобным образом, старшина становился бодр и весел, привычно снимал меня с наряда (тесть заботился о моём сне, слишком много спать – вредно, четыре часа в сутки вполне достаточно),и отправлял на какую – нибудь увлекательную работу: чистка картошки в столовой, мытьё бочек из – под квашеной капусты, разгрузка вагонов со свиными тушами – его душа пела, а моя…моя была полна самых нежных чувств к нему, степень моей привязанности к Александру Гивиевичу Бейвносу росла с каждым днём…
Жарким июньским днём, в послеобеденное время я привычно топтался на тумбочке, в этот момент резко зазвонил телефон – дневальный второй роты охраны и химзащиты, рядовой Злобарь!
– Псина дрессированная! Рапортуешь как мартышка!
– Я тоже рад тебя слышать Виточка. Как поживаешь?
– «Виточка» – хуиточка, вечно ты со своим сюсюканием, что ты за мужик такой?
– Как твой животик? Растёт?
– Растёт! Хуеплёт!
– А ты в хорошем настроении, чего ты хочешь? Зачем звонишь? Крови попить?
– Ах ты, урод! Я ходила к Соньке Жёлудь, так вот – она не беременна! И вообще, она тебя знать не знает! У неё есть парень, и они собираются пожениться, понял? Козёл!
– Я рад за неё, она заслуживает счастья…
– А я? Я не заслуживаю? За что ты со мной так? Чего я тебе сделала? Ты сам ко мне привязался, заделал мне ребёнка, ославил на всю часть, кому я теперь нужна?
– Виточка, дело не в тебе…
– А в ком?
– Неважно, скоро ты всё поймёшь, и твоя жизнь изменится навсегда…
– О чём ты? О ребёнке?
– Не только.
– Ненавижу эту твою манеру говорить загадками, сука ты гнилая…
– Виточка, я тоже был рад пообщаться, но телефон служебный, я не могу его занимать надолго, целую!
В послеобеденное время в расположении было тихо, заступающие в наряд спали, слышно было негромкое бормотание Мазепана, говорящего с кем – то по телефону.
– Нет, Елена Геннадиевна, я больше не хочу видеться на старом месте…нет, не разлюбил…я – не мальчик, чтоб по складам ныкаться…
Он разговаривает с моей будущей тёщенькой! Очень интересно.
– Лена, я тебе уже много раз говорил что…– он понизил голос до интимного шёпота, я оглянулся по сторонам, и прижался ухом к двери – подслушивая, можно узнать много интересного!
– Нет, на склад я больше не приду! Я понимаю, что ты не можешь ходить в гостиницу…что? Да. Завтра он будет дежурным…Где? У тебя? А дочка твоя? Ааа! Целый день? Хорошо! Часиков в одиннадцать я скажу дневальному, что еду в Партизанское, на склады, а ты…ты готовься! Я соскучился!
Тяжеленный пинок по заднице вминает меня в дверь канцелярии, здоровенный комендант Третьяк радостно скалится – ты чего там? Хули ты там уши греешь?
Мазепан выходит из канцелярии – чего за шум? А, резвитесь? Ну – ну.
После вечерней поверки я выхватываю Мамчика за локоть – дело есть.
– Какое?
– Важное.
На следующее утро старшина был на удивление благодушен, и обошёлся без дежурного тычка в грудь. Мазепан во всеуслышание объявил об отъезде на склады, и оставил за себя Бейвноса. Мамчик долго выжидал момента, когда поблизости не будет старослужащих, затем быстро юркнул внутрь канцелярии, и тут же выскочил назад.
– Сделал?
– Да.
Томительно потянулись минуты, старшина не выходил из каптёрки, свободные разошлись на работу, в роте остался только я, дежурный по роте, и дневальный второй смены. В двенадцать тридцать старшина вышел из каптёрки, и пошёл по направлению к канцелярии, заглянув внутрь, кашлянул – кхе – кхе, дневальный, я – обедать! Чтоб порядок здесь был! И очки почисти! Приду, проверю!
Бейвнос спускается вниз по лестнице, а я застываю в недоумении – фокус не удался…Надо бы забрать записку, в этот момент в роту вбегает Мазепан, я растерянно ору – дежурный по роте на выход! Мазепан досадливо машет рукой – отставить! – И вбегает в канцелярию, через минуту он выходит в коридор, в левой руке у него записка – дневальный! Кто заходил в канцелярию?
– Старшина.
– Старшина?
– Так точно!
– Он ЭТО читал?
– Не могу знать!
– Читал или нет?
– Не знаю!
– Ты ЭТО написал?
– А что это?
Он вытягивает руку с запиской таким образом, чтобы я мог видеть только её нижний угол, на нём печатными буквами
