Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
в сторону постмодернизма, случившийся в 1980-х и 1990-х годах, влияние Симоны де Бовуар, считавшей, что женщин воспринимают как людей второго сорта, ощущалось все еще очень сильно. То же относилось и ко многим другим идеям радикального феминизма, особенно касающимся подчиненности фемининных и господства маскулинных ролей. Тем не менее заметно ослабла озабоченность материалистическими аспектами права, политики и экономики, уступив место постмодернистскому дискурсивному анализу (хотя по-прежнему подразумевалось, что конструирование гендера делает мужчин полом по умолчанию, а гетеросексуальность – сексуальностью по умолчанию, в то время как женщины и гомосексуальность конструируются в позиции инаковости по отношению к ним). Эти ранние феминистские идеи были сохранены, однако их акценты и понимание изменились. То, что раньше рассматривалось как предписанные законом роли и ограничения, а также неприкрыто сексистские ожидания, связанные с исполнением навязанных мужчинами гендерных ролей, постмодернистский сдвиг превратил в едва уловимые, воздействующие друг на друга, выучиваемые, исполняемые и усваиваемые ожидания, присущие каждому члену общества. Вполне в духе постмодернистского взгляда Мишеля Фуко на власть.
Обращаясь к вопросу конструирования знания после смены парадигмы, Лорбер подчеркивает важность позиции (то есть к каким группам ты принадлежишь и как они расположены относительно власти) и интерсекциональности:
В-четвертых, феминистская социальная наука разработала исследовательские схемы и методологии, позволившие вывести на передний план позиции угнетенных и репрессированных женщин во всем мире и способствующие все более изощренному интерсекциональному анализу класса, расовой этнической принадлежности, религии и сексуальности[347].
Лорбер полагает, что позиционная теория и интерсекциональность занимают центральное место в производстве знания в рамках гендерных исследований. Таким образом, к 2006 году «женские исследования» – преимущественно радикальные или материалистические, а также полагающиеся на относительно простую разновидность позиционной теории, сосредоточенную на биологической категории пола и конструировании гендера во благо капитализма, – превратились в «гендерные исследования» – исключительно постмодернистские и использующие «более изощренную», по словам Лорбер, интерсекциональную модель.
Этот якобы наблюдавшийся рост изощренности, по всей вероятности, и стал причиной столь стремительного и широкого распространения постмодернистской Теории и вытекающей из нее интерсекциональной мысли[348]. Активистам (в основном либеральным феминисткам) удалось добиться выдающегося успеха в борьбе за достижение правового, профессионального и социального равенства полов – однако в результате им стало почти нечем заняться. Менее убедительными начали казаться и вертикальные патриархально-капиталистические модели радикальных и материалистических феминисток (особенно популярные в академической сфере). Интерсекциональная мысль предложила совершенно новые направления деятельности в рамках не только общества, но и самого феминизма. Интерсекциональный поворот продвигали исследователи и активисты, обращавшиеся к элементам квир-, постколониальной и в особенности критической расовой Теорий, чтобы анализировать общество (которое они изображали как непреодолимо усложненное и репрессивное) и проблематизировать феминизм и феминисток. Интерсекциональная Теория предоставила совершенно новый, «более изощренный» способ понимания механизма власти в обществе, позволив феминисткам трансформировать свои провалившиеся теоретические модели в нечто более расплывчатое и менее опровержимое[349].
Мы часто наблюдаем подобный переход к более «изощренным» и туманным моделям, когда люди в высшей степени привержены – личностно и идеологически – теоретическому подходу, который явно терпит неудачу. Впервые этот феномен был описан Леоном Фестингером[350] в его исследовании культов НЛО и привел к возникновению концепции когнитивного диссонанса[351]. Фестингер обратил внимание, что в высшей степени преданные своим убеждениям культисты не отказались от них, когда их предсказания не сбылись: НЛО так и не прилетел. Они разрешали это неоспоримое противоречие, заявляя, что ожидаемое событие произошло – но так, что опровергнуть это заявление не представлялось возможным (а именно что благодаря их истовой вере Бог решил пощадить нашу планету).
До постмодернистского поворота марксистские, социалистические и другие радикальные феминистские теории рассматривали власть как продуманную, вертикальную стратегию могущественных мужчин в патриархальных и капиталистических обществах, но достижения второй волны феминизма оставили этот взгляд не у дел. Хотя неотесанные представители мужского пола с патриархальными взглядами по-прежнему существуют, становится все более необоснованным искренне считать западное общество патриархальным или полагать, что большинство мужчин состоят в заговоре, активно пытаясь помешать успеху женщин. Постмодернистская Теория предоставила возможность сохранить представления о том, что мужское господство существует и процветает за счет женщин, переформулировав их в настолько расплывчатых терминах (социальные конструкты, дискурсы, социализация), что те стали вопросом веры, а не доказательств. Фукианская идея о размашистой сетке механизма власти, под чье неумолимое воздействие невольно попадает каждый, кто только прибегает к языку, прекрасно для этого подошла[352].
Изучая гендер
Что же тогда изучают гендерные исследования при помощи своей изощренной модели, включающей в себя расу, класс, пол и сексуальность? Всё. Гендерные исследования настолько междисциплинарны, что специалисты в этой области считают своим долгом уделять время всему, к чему только имеет отношение человек. Единственное, в чем они последовательны, так это в методе своей работы. Они используют инструменты гендерного анализа, опирающегося на интерсекциональность, квир-Теорию, постколониальную Теорию, а значит, по существу, на постмодернистские концепции знания, власти и дискурсов.
Возьмем понятие «гендеризации» как угнетающего действия. Как правило, гендеризация происходит не по причине осознанного поведения наделенных властью индивидов. Вместо этого она – результат социальных взаимодействий на всех уровнях, которые все более усложняются по мере добавления новых слоев идентичности в аналитическую мешанину. В чрезвычайно влиятельной статье 1987 года «Делать гендер»[353] – самой цитируемой работе в гендерных исследованиях, которая с момента своей первой публикации была упомянута в более чем тринадцати тысячах других академических работ, статей и книг, – Кэндес Уэст и Дон Циммерман стремились «продвинуть новое понимание гендера как рутинного перформанса, встроенного в повседневное взаимодействие». Они пишут:
Мы утверждаем что гендер «создается» мужчинами и женщинами, чья компетентность как членов общества является залогом их деятельности по созданию гендера. Создание гендера включает в себя комплекс социально контролируемых действий (по восприятию, микрополитике и взаимодействию), целью которых является выражение мужской и женской «природы»[354].
В соответствии со смещением акцента с пола на гендер, понимаемый как социальный конструкт, Уэст и Циммерман подчеркнуто отвергают биологию как источник различий в мужском и женском поведении, предпочтениях или чертах характера, отмечая:
Делать гендер означает создавать различия между мальчиками и девочками, мужчинами и женщинами; различия, которые не являются естественными, сущностными или биологическими. Будучи созданными, эти различия используются для усиления «сущностного» характера гендера[355].
Этот процесс, по их мнению, встроен в социализацию и идет полным ходом уже к пяти годам:
Быть мальчиком или девочкой, таким образом, значит не только быть более компетентным, чем „ребенок“, но также – быть компетентным в качестве существ женского или мужского пола, то есть научиться продуцировать поведенческие дисплеи «сущностной» мужской или женской идентичности[356].
В культовой работе
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
